Заикаясь в каждом слове, я все же произнесла эту фразу
практически без заминок. Не зря тренировалась.
– Похвально рвение твое, дочь моя, – радостно закивал падре, – я
попрошу матушку, чтобы лично занялась тобой. Да укрепится вера наша
в Господа после чуда дарованного, – обмахнул он себя рукой. Вроде
перекрестился, но как-то странно.
Мы поговорили еще. Он с интересом расспрашивал меня о
самочувствии. Мне даже врать не пришлось. Сказала, что ничего не
помню из прошлой жизни Маруси, осознала себя в тот момент, когда
услышала голос мамы-Васки. Довольный падре потрепал меня по голове,
сказал, что очень рад возвращению моего разума, и отбыл, приказав
обучить меня всему, чему только можно.
Матушка не посмела ослушаться, и всю неделю меня заставляли
учить молитвы и жития святых. Религия здесь оказалась очень похожа
на нашу. Особенно для меня, ведь я и у себя не особенно вдавалась в
нюансы и тонкости веры. Есть Господь Бог, есть храмы и монастыри,
иконы и свечи, есть матушки и падре, есть молитвы... Только Бог
один, без всяких «отца, сына, и святого духа», и символ веры не
крест, а спираль, которую и обозначают расслабленной кистью правой
руки пятью точками по часовой стрелке, начиная со лба и заканчивая
в солнечном сплетении. Но я по привычке так и говорила –
креститься, потому что здесь это называлось – обозначить движение к
центру, к просветлению и мудрости, к бесконечному познанию себя и
Бога...
Но что мне особенно понравилось: Бог этого мира не считал, что
жена должна безропотно повиноваться мужу. Когда я задала матушке
этот вопрос, она даже не сразу поняла, что я спрашиваю. И это
давало надежду на равенство полов и в светской жизни.
Чем ближе был отъезд, тем больше я волновалась. Я уже неплохо
двигалась, правда, левая сторона слушалась намного хуже правой,
из-за чего я довольно сильно хромала, и еще до сих пор с трудом
говорила. Боль немного стихла, и теперь мышцы ныли скорее от
непривычной нагрузки, чем от болезненных судорог.
За всю неделю я так ничего не узнала о том мире, что таился за
стенами монастыря. Матушка и монахини говорили со мной
исключительно о религии, мама-Васка причитала, что я и так слишком
напрягаюсь, и наотрез отказывалась рассказывать что-либо.
– Сама скоро увидишь, – говорила она, поджав губы, – совсем
бедную девочку замучили. Не хватало еще, чтоб до дурноты заучили...
только оклемался ребенок...