Так он и поступил. Из лучших побуждений, конечно. Мама-Васка
говорила, что папенька сначала ездил каждую неделю в надежде, что
храм отмолит меня, а потом все реже и реже. Потому что перестал
надеяться.
А месяц назад к нему обратился сосед с предложением о браке со
мной. Папенька дал согласие. Еще бы. Я его прекрасно понимаю.
Единственная дочь и наследница в таком состоянии, что выбирать не
приходится. И через неделю, на следующий день по возвращении в
имение, у нас помолвка. И мне уже страшно... Что же такое с этим
соседом, что он прельстился на бедную Марусю? Страшный как смерть?
Хромой, косой? Посмотрим... Как говорится, с лица воду не пить.
Лишь бы человек был хороший.
Неделя пролетела в один миг. Но за такой короткий срок я
добилась поразительных результатов. Все же повреждения коры
головного мозга, скорее всего, были не так значительны, как
казалось сначала. И, возможно, Маруся при должном уходе и обучении
смогла бы жить обычной жизнью, но больным ребенком никто не
занимался.
А вот чудесное выздоровление матушка не преминула записать на
счет монастыря.
Ко мне потянулись сначала монахини, потом родители детей,
нашедших приют в этой скорбной обители, потом высшее храмовое
начальство в виде самого падре.
И если матушка мне не понравилась своим настойчивым желанием
сделать из меня дрессированную обезьянку, которая по приказу
встает, ходит и говорит на потеху публике, то падре неожиданно
пришелся по душе.
Невысокий, пухленький, с коротенькими толстенькими ручками и
ножками и круглым животиком, натягивающим рясу до предела, он весь
лучился весельем и добродушием, больше подходящим детскому доктору,
чем пастору. Хотя не могу не признать, в этом что-то есть. Может
быть, пастор и должен быть добрым доктором для своей паствы?
– Маруся, – говорил он, мягко грассируя, – дочь моя, ты меня
понимаешь?
– Д-да, – ответила я. Волновалась так, что челюсти снова
онемели. Но мне было важно убедиться, что люди способны
воспринимать меня дееспособной. Все же мама-Васка совсем не
объективна, – п-пад...р-ре...
– Ох, падре, – мама-Васка всхлипывала, вытирая глаза старым
застиранным платочком, – все понимает... что ни скажи... чудо,
падре, чудо Господь послал! Совсем ведь плоха деточка была. А
сейчас...
– Пад-ре, – снова вмешалась я, чтобы мама-Васка не успела
наговорить лишнего, – я все понимаю. Только говорить тяжело
немного... И... падре, я хотела бы научиться молитвам. Я ни одной
не помню...