– Гражданочка, – с ноткой нерешительности в голосе возобновил речь незадачливый джентльмен, – я ведь не могу просто так отсюда уйти.
– Еще как можешь! – рыкнул сиплым подростковым тенорком несносный отрок.
– О чем вы? – искренне удивилась мать негодяя. – Вы нам ничем не обязаны, идите себе с Богом.
– Я не могу. Меня совесть будет мучить.
– Почему? Я ведь ни о чем вас не прошу. Наоборот, я говорю: спасибо, нам не нужна помощь.
– У меня ведь есть голова на плечах. Я предлагаю компромисс. Вы возьмете у меня визитку, а я оставлю вас в покое. Не захотите – не позвоните, но совесть меня не загрызет. Иначе я получаюсь совсем уж законченным подонком.
Женщина задумалась, терзаемая с разных сторон инстинктом самосохранения и хорошим воспитанием, затем неловко взяла визитку, поспешно поблагодарила и отвернулась от искусителя, словно испугавшись. Несносный ее отпрыск скорчил презрительную гримаску и всем своим видом показал ненависть к миру взрослых, построенному на лжи и двоемыслии.
Воронцов обогнал странную парочку и деловым шагом отправился дальше по пути порока. В намеченное время он добрался до своей трехкомнатной квартиры в сталинском доме и лег спать, когда город наконец проснулся. Жилье альфонса вовсе не напоминало своим видом такового. Наоборот, создавало ощущение стабильности, солидности и достатка. Только сведущий человек мог постичь скучную истину – облик квартиры создавался десятилетиями, но не Воронцовым, а его родителями. Сам он привнес в обстановку только пристойную бытовую электронику и компьютер, средоточие жизни. Этот последний стоял на письменном столе в кабинете, в том же помещении находился и неплохой музыкальный центр, поскольку хозяин любил во время работы мелодический звуковой фон, желательно без участия человеческого голоса. Голос – уже не фон, он отвлекает внимание. Между письменным столом и входной дверью стояло старое кресло-кровать, такой же след родителей, как и вся квартира. Его неизменно накрывал гобелен с изображением какого-то горного замка зимой. Из оставшихся комнат спальня не несла ни малейших следов личности Воронцова, а гостиная в качестве такового имела лишь японский телевизор. Спал одинокий волк неизменно в кабинете, стремясь к уюту.
Вернувшись к бодрствованию уже после полудня, холостяк принял душ и занялся приготовлением любимого чахохбили. Ароматы наполнили кухню, но кудесник упорно отказывался от попутной скороспелой пищи из холодильника, сберегая аппетит для подлинного кулинарного роскошества. Он всегда организовывал обед как торжественное действо, требующее внимания и эмоционального отношения, близкого к восторгу. Воронцов не считал себя сколько-нибудь выдающимся кулинаром, но изредка ему случалось поддержать беседу по кухонным вопросам с женщинами, которые неизменно изумлялись познаниям собеседника и неизменно приводили его в изумление. Почему, собственно, мужчина не может заниматься приготовлением обедов? Холостяк просто не имеет иного выхода, если желает остаться в числе живых.