– Это туннели Вечности, – тихо говорит Он, следя за моим взглядом.
Я отрываюсь от неба, смотрю на Него, неизвестно когда оказавшегося подле меня, и небо опускается вслед за мной в бесконечную синь его глаз, в горящий решимостью и мужеством лик Ангела смерти. В руках его длинный серебряный меч ночи, одежды не столь белоснежны, как у ученика, и два огромных крыла не белеют, а отливают багрянцем. Я оглядываю Его с удивлением и почему-то спрашиваю:
– Ты не похож на Егора… своего ученика?
– Конечно, не похож, – шепчет Он, – он принял смерть невинным, а мои руки в крови…
– Это и есть твоя служба? – догадываюсь я.
А в это время высоко в небе в белоснежный туннель Вечности, резко взмахивая крылами, с четырехлетней девочкой и ее матерью на руках, ныряет Максим, второй ученик.
– Ты плачешь? – теперь удивляется Он. – Возрадуйся, их души безгрешны, и светлые ангелы сопровождают их в небо. Невинного ждет невинность. Смотри!
От взмаха его крыльев поднимется ветер, громовым голосом призывает Он мужчину, того, что с молодой женой ехал в соседнем купе. Тот падает на колени и закрывает в отчаянии голову руками, рядом падает ниц его жена. Меч Ангела озаряют молнии, взмах руки, гром… Я закрываю глаза и зажимаю ладонями уши. А когда открываю, вижу, как Он взмывает с неподвижными телами мужчины и женщины ввысь и влетает в другой тоннель. Из соседнего появляются один за другим его ученики, вот они снова на земле. Егор задает вопросы нашему проводнику, Максим успокаивает мальчика, затем почти одновременно они взмывают в небо. Я снова закрываю глаза, я теперь совсем бесчувственная, я жду своей очереди, но не знаю, как надо ждать, о чем нужно думать перед смертью, то есть сразу после смерти…
Я набираюсь мужества и открываю глаза. Он вновь передо мной.
Я спрашиваю:
– Отпуск… кончился?
– Кончился, – отвечает Ангел, – умершим насильственной смертью Он в награду исполняет заветные желания. Я хотел увидеть женщину, которая могла стать матерью моих детей, если бы меня не убили в девяносто третьем…
Я знаю, я не Лариска, мне придется падать на колени, есть за что. Но рукой, держащей меч, он обнимает меня за плечи, целует в лоб, как той, последней ночью в Адлере, и говорит:
– Живи еще, моя девочка!
Взмах крыльев, багряный всплеск, крик птичий, он исчезает… А затем тьма и взрыв боли. И чей-то крик: