– Опять сочиняешь философский монолог о смысле жизни? – с издевкой спросила девушка, улыбнувшись и подбоченившись одной рукой. Другая лежала, согнутая в локте, на поручне мостовой. Лекс вдруг заулыбался, глядя на ее руки.
Когда они только познакомились, нереальное Я Ребель воспроизводило ее детскую пухленькую фигуру, и худенькие ручки с длинными тоненькими пальчиками выглядели невероятно нелепо, будто кто-то оторвал настоящие руки Ребель и пришил заместо них кукольные. Через несколько лет пребывания в «ванне» творцов девушка сильно исхудала на внутривенном питании, тело посылало мозгу сигналы, и нереальная внешность приблизилась к оригиналу – Ребель сильно вытянулась и похудела, ее руки стали смотреться более пропорционально, но первое впечатление никуда не делось.
«Поня-ятно», – мысленно протянула Ребель, подхватила сумку и, не дожидаясь ответа, направилась к себе. Проходя мимо затерявшегося в воспоминаниях Лекса, она хлопнула его по плечу на прощание, и этот жест вывел парня из оцепенения.
– Погоди! – крикнул Лекс и быстро нагнал подругу. – Я хотел задать тебе вопрос, – парень положил руки в карманы джинсов. Он любил носить узкие брюки, хотя и понимал: в них его ноги выглядели как тонкие ломкие веточки. При этом он отказывался понимать, что вид его «паучих лапок» отпугивал определенный процент девушек, которые считали его либо наркоманом, либо сумасшедшим ученым или безумным художником, питающимся энергией Вселенной. Впрочем, Ребель не относилась ни к тем, ни к другим, и потому не была против.
– Я тебя слушаю, – ответила девушка, морально готовясь к дискуссии на философские темы и разговорам о высших материях. Таким уж был ее напарник.
– Мы бы ведь могли жить здесь, ни о чем не заботясь и ни о ком не думая? – в голосе Лекса сквозила тревога и неуверенность. Он уже давно думал, что, может, участь бунтаря и отступника не является его собственной, а просто так сложились обстоятельства. Ни в одном деле он не ощущал себя как рыба в воде, и напарница знала это.
Ребель вздохнула, стянула резинку с волос, чтобы занять чем-то пару секунд, необходимые ей для размышлений, и ответила, вновь завязывая хвостик:
– Я часто вспоминаю тот день, когда встретила Фернир, – ее голос был тихим и уставшим, наполненным пережитыми эмоциями и еще живыми сомнениями, – думаю о том, что сделала, и понимаю: я никогда бы не поступила иначе, – она посмотрела на собеседника так, что того пробила дрожь. Ее глаза, обычно полные энтузиазма, были пусты, холодны как лед и бездонны как самая глубокая пропасть. – А потом я вспоминаю другой день, – продолжила Ребель, отвернувшись и возобновив шаг, Лекс быстро поравнялся с ней, – когда мы с тобой в первый раз узнали о тех лагерях, где погибают всеми забытые и заброшенные люди. Скажи мне, ты бы смог выбрать другой путь, зная все это заранее? – она была близка к тому, чтобы заплакать. – Даже если пока мы не можем сделать что-то значимое, что спасло бы их всех, разве… – она замолчала и сглотнула подступивший к горлу ком, – разве ты бы отказался попытаться облегчить их участь?