Игиги согласно закивали. Но к
разговору о подруге мы вернулись уже во время одевания — сразу
после щекотания, восстанавливающего силы отвара и купания.
Маленькие хитрецы, как всегда, немного слукавили. Подробностей о
судьбе Вив они не знали: на Празднестве были заняты раной Гирру, и
не видели, куда делась подруга, но предполагали, что она невредима.
Поверившие пророчеству пантеоны начали объединяться против тех, кто
выступил в защиту двух смертных, из-за которых божественное
Мироздание готово разойтись по швам. И, если враждующие стороны не
придут к соглашению, Космосу действительно грозит беда — небывалая
доселе война, которая коснётся всех...
— Весь космос против двух пантеонов?
— перебила я Гирру. — Мне одной кажется, что силы катастрофически
неравны?
— Почему неравны? — удивился Гирру. —
У нас много могущественных союзников, и они пойдут за Черноголовыми
на край Вселенной. У островитян тоже наверняка есть союзники, но,
как они будут выживать — их дело.
— То есть как это «их»? Разве
Черноголовые с ними не объединятся?
Игиги переглянулись с таким видом,
будто я перепутала воду и огонь, и хором выпалили:
— Ануннаки не опустятся до союза с
низшими!
— У нас достаточно союзников, чтобы
выстоять, — добавил Бази. — Судьба остальных нас не касается.
— Самонадеянность ещё никого не
доводила до добра, — нравоучительно заявила я, чем вызвала у юнцов
новый приступ смеха.
Причина самонадеянности Черноголовых,
конечно, не только в "могучих союзниках". Гильгамеш ведь говорил об
открытой египтянами силе, способной поставить ануннаков "на
колени". А, если к землякам Анубиса присоединятся и другие
пантеоны, у шумеров, несмотря на всю мощь союзников, просто не
будет шансов. Но ещё ведь остаются Таблицы Судеб "Ме", определяющие
движение мира. И всего-то нужно продержаться до момента, когда
Иштар ими завладеет, а потом принести в жертву смертную, жизнь
которой ануннаки действительно будут защищать всеми доступными
средствами — чтобы, когда придёт время, прикончить её
собственноручно...
— Ты готова, можем отправляться, —
демонстративно вытирая набежавшие от смеха слёзы, Гирру махнул
ручонкой.
Я бросила мимолётный взгляд в
зеркало. Наряд был привычно роскошным и непривычно...
целомудренным. Сверкающее кружево ожерелья из алмазов и опалов,
переливающихся зеленовато-голубыми искрами, переходило в расшитую
серебром лазурь струящегося платья. Опаловые серьги и изящная
серебряная корона дополняли образ. Обнажёнными были только шея и
руки — и то, запястья прикрывали широкие серебряные браслеты.