Сердце тяжело сдавило. Вспомнился ее Колька. Как он переживал,
что не был в бою, как рвался воевать! Обижался на Стаина, что
держит их с парнями на земле, вечными поднеси-подай. А как
трогательно за ней ухаживал, стеснялся, ревновал к Сашке. И
застенчиво краснел, после той ночи. А потом его не стало! И теперь
все по-другому. Не так, как раньше. И она не такая. Нет больше той
Ленки Волковой, прямой и порывистой, желающей постоянно что-то
доказывать и спорить, стремящейся быть похожей на отца и мечтающей
о героических сражениях и подвигах. Умерла вместе с первой своей
любовью. Захотелось забиться в угол и заплакать, завыть тяжело,
по-бабьи. Но слез не было. Кончились. Осталась только лютая ярость
и ненависть к врагу, пришедшему на ее землю и разрушившему все
самое дорогое, что у нее было. Как же она понимала теперь Сашу
Стаина, впервые пришедшего к ним в дом и с удивление и обидой
хлопавшего ничего непонимающими глазами, в ответ на ее глупые,
совершенно несправедливые обвинения! Какой же беспросветной дурой
она тогда была!
Лена доковыляла до курилки. Рука нырнула в карман халата. Эх,
папиросы оставила в палате! Курить она начала уже здесь, в
госпитале. Знала, что зря. Но от табака становилось как-то легче. А
как ругался на нее за это доктор Царьков. Смешной он право слово,
Аристарх Федорович. Курить вредно! Тут еще дожить надо до того, как
этот вред проявится!
- Ребята, папиросы не будет? Оставила свои в палате, - она
обратилась к стоящим тут же и о чем-то, не замечая ничего вокруг
горячо спорящим мужчинам в таких же больничных халатах, как у нее.
Они раздраженно обернулись, но увидев симпатичную девушку,
разулыбались.
- Махорка у нас, красавица. Но папироску сейчас организуем. Лех,
ты самый шустрый, сгоняй в палату, у меня там, в тумбочке Казбек, -
обратился один из них к товарищу.
- Для такой красавицы сделаем! – блеснул масляным взглядом
симпатичный чернявый паренек.
- Не надо, - поморщилась Лена, ей стало неприятно и от этих
комплиментов и от оценивающих ее мужских взглядов.
Парни попытались настоять, но вмешался сидящий на подоконнике и
читавший книжку, делая на полях пометки химическим карандашом,
пожилой мужчина с роскошной вьющейся седой бородой и лихо
подкрученными усами. Он, не торопясь, заложив страницу карандашом,
отложил книжку и отлипнув от окна сделал шаг к Волковой: