Казалось бы, с тех пор, как я сделался оруженосцем, простенький
мирок моего детства должен был обрести множество новых измерений,
но вышло как раз наоборот. Конечно, по мере того, как взрослел и
путешествовал, мир понемногу усложнялся. Удалось узнать, что бывают
вещи священные и нечестивые, что Семеро богов — не просто очень
важные господа, а Королевская Гавань — не только очень дальняя
земля: они обладали своими собственными измерениями. Еще я узнал,
что бывают времена древние и недавние, и «давным-давно» — не просто
разновидность дальних краёв, а нечто вроде призрака, пребывающего
повсюду.
Это было сложно!
Только сейчас, когда я убегал из лагеря мятежников той же
дорогой, по которой приполз по камням за Арвиндом, временно, как я
надеюсь, став «диверсантом», внезапно обнаружил, что мир утратил
все измерения и сделался каким-то плоским. Знатные люди, даже лорды
и рыцари, оказались вдруг такими же мелкими и подлыми, как
последний вонючий бандит, наподобие тех тварей, что издевались над
женщинами в той грязной землянке. Дальние народы: дорнийцы, горцы,
северяне из экзотических или зачарованных превратились в скучных и
обыденных, как любая деревушка на Западе. Уж про это я успел
узнать, месяцами слушая рассказы наставника и других пограничных
рыцарей, да и сам видел некоторых из этих людей. Кого-то в виде
бандитов, на собственных землях, кого-то в Ланниспорте, на
пришвартованных кораблях.
Священные вещи: рыцарские обеты, честь, достоинство и даже сам
Король оказались всего лишь частным случаем вещей нечестивых, вроде
разбойников, варваров, мятежников и язычников, как будто слова
«священный» и «нечестивый» менялись местами так же легко, как
соперники Арвинда за столом с игрой в кости. А новые времена
представляли собой всего лишь затасканную версию древних историй,
чуть ли не ежедневно рассказываемых сиром Люксом.
Я тогда много думал, особенно во время путешествий. Мне
казалось, что мы обошли уже весь Запад вдоль и поперёк, всего за
полгода почерпнув истину целого мира. Слушать и постигать было так
просто, что я не мог осознать, почему Болдрик и Стир не понимают
таких вещей.
Правда, это не мешало мне веселиться, периодически оказываясь в
глупом положении, как, например, при встрече с тем избалованным
«благородным лордом Джейсоном Ланнистером». И я до сих пор не
понимал, зачем нужно было наряжаться перед встречей с ним? Мы
являлись будущими рыцарями, солдатами и защитниками Запада, а не
изнеженными девами или шутами в цирке. Одежда не могла показать
нашей стойкости, силы и мужества.