Вернее, встречал за одним исключением. Имелся у меня в прошлой
жизни знакомый художник Лёня Биркин. Был талантлив, чертяка, и его
картины хорошо продавались, в том числе за границу. Однако при этом
пил горькую (хотя, наверное, творческим людям это простительно),
ходил в одной и той же одежде годами, жил практически круглогодично
в своей полуподвальной мастерской, где я нередко обнаруживал его в
компании какой-нибудь женщины лёгкого поведения. Однако при этом
был прекрасным собеседником, и мы могли часами общаться на самые
разные темы, ну разве что кроме компьютеров и прочей техники, в
которых Лёня был ни в зуб ногой. Умер от тромба, закупорившего
лёгочную артерию. И два дня пролежал в своей мастерской, прежде чем
его нашли, в июльской жаре уже начавшего неприятно пахнуть.
— Когда можно посмотреть дом? — спросил я.
— Подождите, я сейчас позвоню Роману Исаковичу.
Я подождал. Роман Исакович оказался дома и, узнав, что его домом
интересуется молодой композитор, уже успевший прославиться на ниве
творчества, и на ней же немного заработать, оказался готов был меня
принять. Топорков сказал, что у него ещё дела, поэтому ехать мне
придётся одному. Написал на клочке бумаги адрес, и я поехал.
Скрытый от посторонних глаз забором, над которым виднелся только
второй этаж с двускатной, покрытой лёгким налётом снега крышей, из
которой торчали печная труба и разлапистая антенна, он уже внушал
доверие и заряжал каким-то непонятным, но внушающим доверие
оптимизмом. Ворота были железные, выкрашенные в весёлый салатовый
цвет. Да ещё по белому лебедю на каждой створке – хозяин, видно,
был в какой-то мере творческой натурой. Сбоку от ворот – калитка с
кнопкой электрического звонка, спрятанного от дождя под миниатюрным
жестяным козырьком.
Не обращая внимания на заливистый лай собаки в соседнем дворе, я
нажал на кнопку звонка. Через пару минут послышались мягкие шаги,
звяканье запора, дверь калитки открылась, и моему взору предстал
ухоженный мужчина предпенсионного возраста в тщательно отутюженном
костюме. Высокий лоб, кучерявые, чёрные с лёгкой проседью волосы,
мясистый нос, и взгляд человека, чья жизнь – бесконечное страдание.
Впечатление дополняли опущенные книзу уголки губ. За его спиной
виднелись голые ветви плодовых деревьев и очищенная от снега
дорожка.