Рэми рвался в сетях богов, как
бабочка в паутине. Пытался задушить в себе верность Миранису,
навязанную узами привязки, но не мог, видят боги, не мог, он и
теперь не мог перестать ему доверять! А ненависть принца причиняла
боль сильнее физической… Это все магия! Это все спавший теперь в
его душе Аши! Это все проклятая воля богов!
Он знал, знал, не стоило соглашаться
на ритуал, не стоило становиться телохранителем принца, но все
равно им стал! Идиот! Боги, какой же он идиот!
Ударил по натянутым нервам треск:
вошедший в спальню Лиин выпустил из рук поднос. Замок быстро убрал
раскиданную еду и осколки посуды, а Лиин, забыв зачем пришел, встал
на колени рядом с Рэми, прохрипел:
– Мой архан, что случилось?
– Ничего не случилось, – выдохнул
Рэми.
Что он мог сказать? Что жестоко
обманулся? Что отдал свою судьбу, судьбу своих родных, Лиина, в
руки мрази? Что тот принц, которого он знал, не существует? А
существует лишь чудовище, что Рэми откровенно ненавидит? И что он
сам не может ненавидеть это чудовище в ответ?
Боги, он даже убежать не может!
Ничего не может… сам, своими же руками, привязал себя к принцу,
боги, сам! Сам!
Рэми засмеялся, надрывно, безумно,
почти наслаждаясь болью в боку: глупость должна быть наказана.
Жестоко наказана. Медленно поднялся, стянул с плеч тунику и
услышал, как ахнул за его спиной Лиин:
– Мой архан, откуда у тебя эти…
Синяки? Рэми усмехнулся. Ну да,
синяки. Которые нельзя исцелять. Нельзя так нельзя, переживет.
Он долго отмокал в бассейне, слушая,
как едва слышно журчит вода. Закрыл глаза, пытаясь успокоиться,
дышать ровно…
Лиин пару раз встревал в его мысли.
Пытался убедить попросить о помощи. Кого просить? Брата? У Армана и
без того хлопот хватает, так его еще и с лучшим другом, наследным
принцем, поссорить? Других телохранителей? Они всегда будут на
стороне принца, не Рэми.
Хуже всего была та тоска внутри. То
неверие, что Мир, его принц, человек, которому он служил, был на
такое способен. Невозможность ответить… рука не поднималась… и Рэми
сам себя ненавидел за это. За эту паршивую, постыдную
беспомощность!
– Нет, – ответил, наконец, Рэми. – Я
ни к кому не пойду за помощью. И ты никому ничего не скажешь.
– Но мой архан!
– Это приказ, Лиин. Я редко
приказываю, но теперь, наверное, вынужден, не так ли?
И посмотрел на хариба пытливо. Лиин
сник и больше ничего не сказал. Лишь кривил губы, обтирая своего
архана, стараясь не задевать огромного, наливающегося синевой пятна
на животе. Болел синяк несильно, лишь при резких движениях, и боль
та была достаточно терпима. Но Рэми знал, на этом не
закончится.