Даша рассказывала Зиновьеву о том, что больше всего на свете она любит рисовать. Что все это с детства. В детстве она собирала красивые фантики. Подружка – тоже. И чтобы понравившиеся картинки без обид были и у той, и у другой, Дашка срисовывала их с ювелирной точностью, до последней буквочки. Тоненькие кисточки делала сама: выщипывала из хвоста чучела белки несколько волосков, аккуратно связывала их ниткой, и этим приспособлением рисовала.
– А купить кисти не пробовали?
– Ну что Вы! Разве такие купишь! Это ж когда было! Сегодня художнику раздолье – чего только нет, а тогда многое приходилось придумывать.
Зиновьев вспомнил, как сам изобретал способы изготовления «вареных» джинсовых штанов и рассмеялся.
– Да, согласен!
Он спросил ее про родителей. Девушка нахмурилась и стала рассказывать, что жила с мамой и папой в маленьком северном городке, куда они приехали из Ленинграда еще до ее Дашиного рождения – зарабатывать деньги. Тогда многие за «длинным рублем» по северам мотались.
– У нас была очень дружная семья, – говорила она, рассматривая свои длинные пальцы, испачканные красками. – Наверно, я была бы самой счастливой девочкой на свете, потому что мама и папа безумно любили меня, но когда я училась в десятом, случилась беда: они возвращались из отпуска и погибли в авиакатастрофе…
Дарья на минутку умолкла. Потом подняла глаза на собеседника, как бы проверяя его реакцию на сказанное. Зиновьев внимательно смотрел на нее.
– Ну, вот… я окончила школу и приехала в Ленинград. Здесь у нас была комната в коммунальной квартире, где я теперь и живу. Прилепилась к группе художников. Они не приветствовали мое появление. Но и не гнали. Тем более, я заняла свою нишу. То, что я делаю, не очень интересно. От настоящего искусства далеко. Поэтому той ревности, которая бывает у людей моего круга, ко мне ни у кого нет. Пишу свои картинки, продаю их. Участвую вот в таких выставках, как сегодня. Этим и живу.
Она рассказывала свою историю, привычно привирая там, где надо. Она уже несколько лет жила по этой легенде и ее все устраивало. Ей верили.
Впервые сегодня она почувствовала, что этот дяденька с улицы ей не верит! Они оба понимали это: он – что она врет, она – что он это хорошо чувствует. Но Остапа, как сказали классики, уже понесло, и ее несло и несло.