Витя никогда не видел у своего хозяина такого лица. Он трогал картинки руками, наклонялся к ним, чтобы разглядеть поближе, чуть не нюхал. А потом перевел взгляд на девчушку, которая продавала их.
– Это ваши работы? – спросил он у девушки.
– Мои, – ответила она, стуча зубами. На ней была куртка, старенькая, с капюшоном, какого-то жуткого цвета застиранных синих семейных трусов эпохи развитого социализма, сильно поношенные джинсы, смешные туристские ботинки – «турики».
– А зовут Вас как, милая барышня? – Вите показалось, что Зиновьев жутко смущается, и потому выбрал для общения такой тон – старосветский какой-то, если такой на самом деле существует.
– Дарья, – ответила девушка.
– Вы замерзли? – снова спросил Зиновьев.
Она кивнула в ответ. Он видел, как она постукивает ботинком о ботинок, ежится, и дует в рукава куртки, в которые буквально втянула по самые кончики пальцев свои худые, как веточки, руки.
– Я покупаю все, что вы продаете, – решительно сказал Зиновьев. – Какая цена вас устроит?
– Я не знаю, – засмущалась художница. – Я оптом не продавала еще!
Зиновьев достал из внутреннего кармана пальто бумажник, открыл его, и вытащил все, что в нем было.
– Вот, этого хватит? – Даша увидела в его руках с десяток стодолларовых купюр.
– Ну, что Вы! Это много! – Даша взяла три бумажки. – Вот этого хватит за работу, – сказала она и спрятала деньги в карман.
– А это – на теплые ботинки, – улыбнулся Зиновьев и сунул ей в карман остальное. – А сейчас, Витя, собирай все, помоги барышне, и мы едем к Саше!
– Что Вы, я никуда не поеду! – возразила, было, Дарья, но Зиновьев перебил ее:
– Не бойтесь! Саша – это мой друг, у него тут неподалеку кафе, где вы отогреетесь и расскажете мне о себе. Годится?
Она почему-то сразу поверила ему, ну, что с ней ничего плохого не случится. И весело ответила:
– Годится!
Они просидели тогда у Саши до глубокого вечера. Он сам приносил им крошечные чашечки с дымящимся кофе, незаметно обновлял пустые. Потом перед Дарьей появились тарелки с салатами и чем-то безумно вкусным мясным и рыбным. Она освоилась и уничтожала еду быстро и чисто. Правда, как отметил про себя Зиновьев, не жадно, хотя девушка очень хотела есть. Она делала это удивительно элегантно, если слово это к заморышу в старой болоньевой куртке вообще можно было применить. Но это было так.