Слуцкий изумился. Если влияние Ежова на органы ни для кого не
секрет, то о грядущей опале Молчанова ходят лишь невнятные слухи.
Откуда же Мессинг, давно отлучённый от НКВД, знает больше
действующего комиссара госбезопасности?
Пожилой мужчина рабочей наружности, что следовал метрах в
пятидесяти за парой разведчиков, не слышал слов Слуцкого о
лояльности к начальству. Но зафиксировал дружескую беседу
начальника ИНО с экс-чекистом. Мессинг был уволен с формулировкой
«за совершенно нетерпимую групповую борьбу против руководства
ОГПУ». Это – ещё один повод для Ежова и Агранова избавиться от
неблагонадёжного Слуцкого при первой возможности.
Глава 4. Абвер
Наверно, половина моих проблем от того, что я высок и смазлив.
Почему-то слишком часто встреченные мужчины, от поволжских гопников
до сотрудников Абвера, считают своим долгом заехать мне в
физиономию. Чудо просто, что она не сохранила шрамов. Нос, пару раз
сломанный, сросся относительно ровно. Сколько ему ещё
выдержать?
- Встать!
Вылитое на глову ведро воды и грозный окрик по-немецки отвлекают
от абстрактных размышлений. Да и резь в отбитых внутренностях им не
способствует.
Гауптман делает неприметный знак фельдфебелю, тот отступает на
шаг. Всё это напоминает двух бравых орлов с площади Дзержинского,
обрабатывавших меня в Казани – капитан командует, младший чин
отвешивает банки. До боли напоминает, в самом прямом смысле слова.
Даже удары похожие, приходятся в места, где не зажили побои
НКВД.
- Последний раз спрашиваю, Теодор. Или как вас зовут на самом
деле. С какой целью вас подставили Мюллеру? Ваш единственный шанс
сохранить жизнь – сказать правду. Всю правду!
Вместо ответа меня пробирает идиотский смех, перемешанный с
кашлем. Из разбитого рта вылетает мокрота с кровью. Опытные военные
стоят в паре метров, чтоб брызги не замарали идеально надраенные
сапоги.
- Почему вы смеётесь?
Без сил и без приглашения карабкаюсь с пола на привинченный к
нему стул.
- Знаете, герр гауптман, самой познавательной в моей жизни
оказалась неделя в тюрьме, - я снова кашляю и пальцем проверяю
шатающийся зуб. Оба слушают. Ну, слушайте. – Сначала я верил в
мудрого Сталина и светлое будущее СССР. Отца, инженера-путейца и
преданного большевика, арестовали по глупому обвинению, меня
отправили в тюрьму только как члена его семьи. Наивная вера
рухнула. В тюрьме открылись простые истины. Любимая поговорка
блатных – ни Родины, ни флага. Здесь я ожидал обрести настоящую
Родину, в стране дальних предков. Ворьё сказало правду: не верь
никому и ни на что не надейся. Разочарование в фатерлянде – самое
большое в моей жизни.