Конспектируя словесный поток разоблачённого врага народа, Мешик
вдруг узнал в программе заговорщиков Апрельские тезисы Владимира
Ильича. Банки, почта, телеграф, правительство. Воистину бессмертные
идеи!
- Готов выступить на открытом процессе и сорвать маску с
контрреволюции, гражданин следователь! – гаркнул Фирин и подмахнул
протокол, не читая. – Рассчитываю на снисхождение за содействие
органам госбезопасности!
- Будет тебе снисхождение… Увести!
- Спасибо, гражданин подполковник. Я ж всё же не чужой…
От наивности последней реплики усмехнулся даже мрачный Ягода.
Сломленный Фирин цеплялся за иллюзии как утопающий за соломину.
Когда его увели, Мешик шагнул к Ягоде и без разговоров отвесил
зуботычину. Это ещё не интенсивный допрос, только предупреждение,
что особые методы не заставят себя ждать.
- Издеваешься, гнида?
Удар левой. Голова Ягоды мотнулась, на разбитых губах вздулись
пузыри крови.
- Клевещешь на честных сотрудников НКВД? Кроме Фирина, -
оговорился подполковник. – Признавайся, кто действительно в твоей
шайке?
- Понятно… Какие обвинения пустить в ход, а что придержать на
потом. Гражданин следователь, позвольте дать вам совет…
- Мне от тебя не советы, а показания нужны. Правдивые!
Ягода вытер губы.
- Будут показания. Сейчас. А пока – совет. Решите с начальством,
кто в очереди на арест. На того и пишите мои признания.
- Ты мне не указ, что делать. Кто входил в твою преступную
организацию? Ну? Быстро!
Арестант неожиданно распрямился, не вставая с табурета. На миг
на его унылой физиономии промелькнула тень некогда всесильного
главы НКВД, вершителя миллионов судеб.
- Никто. Потому что никакой организации не было. Агранов –
просто подлец-лизоблюд, Слуцкий не более чем жалкое подобие
Артузова, но вряд ли они шпионы и заговорщики. Я неугоден кому-то
наверху. Возможно, Самому. Ежов исполняет его приказ вашими руками.
Я подпишу любые признания без пыток, так как плохо переношу боль.
Затем вы меня расстреляете. Договорились?
- Нет.
Мешик наклонился близко к арестанту, едва не касаясь лица Ягоды.
Тот отодвинулся назад, насколько мог сделать, будто приготовился
ударить головой.
- Нет, Генрих Григорьевич. Ваше дело настолько важное, что меня
не поймут, если обойдусь без интенсивного допроса. Время терпит.
Подумайте до завтра, что скажете, когда начну спрашивать
по-настоящему.