- Понимаю…
- Я не могу завершить историю прошлых лет, но главу «тридцать
седьмой год» не сложно закончить единственной фразой: зарубежная
агентурная работа сворачивается. Или у тебя ещё остались люди?
А это уже могла быть провокация со стороны Артузова. Пусть он
сохранил допуск к архивным данным, разглашение актуальной
оперативной информации дорого обойдётся. Слуцкий постарался не
встречаться с ним глазами, чтобы не выдать этих мыслей. Не хочется
врать единственному человеку в центральном аппарате НКВД,
заслуживающему доверия. Но и полагаться сегодня на кого-либо –
безумие. Начальник разведки ограничился половинчатым ответом.
- Некому поддерживать связь. Легальная берлинская резидентура
скукожилась до одного штыка.
- Всё, за что мы боролись столько лет… Я оборвал связи с
товарищами. Если и меня… Ты понимаешь.
- Конечно.
- Чтоб в случае моего ареста и они не пострадали от связи с
врагом СССР.
Артузова взяли в мае тридцать седьмого, прямо на рабочем месте.
Тщедушного человека, отнюдь не первой молодости, по коридору
волоком тащили два сержанта госбезопасности, а командующий арестом
лейтенант отвесил подзатыльник, точно учительница нерадивому
ученику. Тем самым дал понять: ты больше не корпусной комиссар ГБ,
а лагерная пыль.
Через два месяца Артузов впервые увидел следователя прокуратуры,
что зашёл оформить финальный допрос. Бесконечно уставший от
выматывающего ритма – до пятидесяти следственных действий в сутки
по делам изменников Родины, прокурорский чиновник постарался не
смотреть, во что превратился сидевший напротив арестант.
Предшественники не потрудились привести его в приличный вид, хотя
бы убрать колтун слипшихся от крови волос.
- Вы не признали вину. Представляю последний шанс, он позволит
надеяться на снисхождение суда.
- Какого суда… - прошамкал обвиняемый. Часть зубов отсутствовала
напрочь, от других сохранились пеньки. – Особое совещание. Списком.
Да что говорить… Без меня знаете.
Следователь пометил в протоколе отказ от признания вины.
- Ваша вина подтверждена показаниями соучастников.
- Гэбисты говорили, что меня сдали Берзин, Карин и Штейнбрюк.
Фуфло! Берзин не арестован – какой он соучастник?
Ответом послужило пожатие плечами. Арест – дело недолгое.
- Ни очных ставок, ни даже собственноручных признаний…
Прокурорский помахал исписанным листиком, мол, Штейнбрюк
закладывает с потрохами. Обвиняемый упрямо дёрнул изуродованной
головой.