Я
увидела в углу глиняный бутыль и поставила его на стол. Нашла
чашки, подожгла свечу. Фаина сама дрогнувшей рукой разлила напиток
и тут же молча залпом выпила. Потом налила себе еще и снова выпила.
Поморщилась и начала раскачиваться на лавке взад-вперед.
—
Что смотришь? — внезапно зло спросила она. — Думаешь, я такая
плохая, что ребеночка скинула? А я не плохая. Я еще жизнь свою
устроить хочу! Я же еще молодая, а счастья все нет. Думала, выйду
замуж, уйду из дома, где ртов больше, чем мисок на столе, и заживу.
Но такую голытьбу, как я, только вдовец взять и решился. Ну, думаю,
хорошо. Ведь и родителей у него давно нет, значится, полноправной
хозяйкой в доме стану. А соплюшку эту его как-нибудь потерплю. Тем
более мужик попался неплохой, работящий. Все в дом нес. Только
сгинул он в море, не прошло и полгода — закончилося мое счастье.
Мало того что самой о пропитании думать надобно, так еще и эта
замарашка глаза мозолит и есть просит! А я одна! Мне что,
разорваться, что ли? Думала, хоть пират этот, что прицепился, хоть
что-то даст. А он только обрюхатил, скотина! — почти кричала Фаина.
— И если б я родила, то ни один мужик в этой деревне на меня больше
и не посмотрел бы иначе как на срамницу[1]!
В
комнате повисла гнетущая тишина. Наконец, Фаина снова потянулась к
бутылке, налила себе вина. И демонстративно пододвинула мою
нетронутую кружку ко мне.
—
Это твое дело, как тебе жить, — наконец, ответила я, чувствуя дикую
опустошенность и собираясь встать и уйти.
—
Дети — это кандалы, — тихо проскрипела Фаина после того, как
осушила еще одну кружку. — Если бы не эта замарашка, — ее язык уже
знатно заплетался, — я бы уже давно уехала отсюда в соседнее село.
Оно больше, там бы я точно нашла себе мужа. Приданое какое-никакое
муженек мне оставил. — Она пьяно повела рукой, демонстрируя то, что
нас окружало. — Только куда я подамся с ребенком на руках? Кому я
такая нужна, а? Вот скажи? Кому?
—
Себе. В первую очередь себе, — глядя на нетронутую кружку, ответила
я тихо и безжизненно, — и своим детям.
Слушать пьяные излияния этой женщина
становилось физически неприятно. Она же рассмеялась каркающим
смехом:
—
Своим детям! Где они, мои, а? Лейка, что ли? Или тот ублюдок,
которого я скинула? Да какие они мне дети?! Это кандалы! От которых
мне нужно избавиться! Кандалы, понимаешь ты? Ммм… — Она исступленно
замычала, будто ее что-то изнутри раздирало. — Не могу ее больше
видеть! Не могу! От своего избавилась, а ее растить должна! — тут
она посмотрела на меня, и по ее губам пробежала злая усмешка. —
Осуждаешь, да? Думаешь, что я дрянь? Только что бы ты сама делала с
такими кандалами, а?