А еще все время чудились в темноте звуки. Где-то в вышине
начинали вдруг зловеще поскрипывать ветки, ухала сова, вдали и
вовсе чудился порой волчий вой. Или мимо пробегал зверь – неведомо
какой, а только, заслышав хруст веток, Алька каждый раз
вздрагивала, шарахалась, а то и срывалась в панический бег –
ненадолго, дыхания не хватало, ноги переставали уже держать.
Несколько раз она даже падала, но упрямо поднималась и продолжала
свой путь – неизвестно куда.
«Рано или поздно лес все равно закончится, – уговаривала она
себя. – На карте там было того леса три локтя в ширину! И вообще, я
сильная. Я еще не то могу. И никакие волки меня не сожрут, вот! Это
просто было бы слишком глупо – удрать от стражи и попасться волкам.
У меня, в конце концов, ножик есть! И еще я по деревьям лазать
могу. А волки не могут. Наверное. Ой, а пить-то как хочется…»
На самом деле в то, что на нее могут напасть звери, царевна не
очень-то верила. То есть знала, конечно, что звери в лесу есть, и
пугалась при каждом шорохе, как полагается, но все-таки в глубине
души считала, что с ней такого случиться никак не может. Ну да,
слыхала, что крестьянина, бывает, медведь задерет, или там кабан.
Иногда и на охоте кого подранят. Ну так а сколько их, крестьян да
охотников! Их и по именам-то, поди, никто не знает. Но ее,
единственную настоящую царевну в стране? Быть того не может! Хотя
Наина-то, поди, только того и ждет…
И ей в самом деле везло. Хотя изрядно хромающая уже и ободранная
царевна сейчас вовсе бы так не сказала.
«А потом обо мне будут слагать сказки… – Алевтина даже
попробовала гордо расправить плечи, но пыхтеть не перестала. – Как
из зависти отправила злобная ведьма прекрасную царевну на погибель,
и как пожалели ее охранники… пусть будет пожалели. И отпустили. И
как шла прекрасная царевна всю ноченьку через темный лес, все ножки
сбила, платье оборвала, страху натерпелась, от погибели верной
спасаясь. Потом обязательно должно быть что-нибудь такое…
героическое! Какой-нибудь подвиг. Например, на меня чудище нападет,
а тут откуда ни возьмись кааак выскочит Елисей! И скажет чудищу…
что-нибудь тоже такое… героическое скажет».
Воображение у царевны было богатое, так что и чудище ростом с
дом, и героического Елисея она представила вполне ярко. Правда,
никак не получалось вообразить все так, чтобы Елисей героическую
речь сказать успел, а чудище ему голову откусить, наоборот, не
успело. И как это у сказителей выходит? Может, при виде героев все
злодеи и чудища со страху цепенеют? По крайней мере, с их стороны
это было бы вежливо.