Матушка Евраксия любила повторять, что, когда я подрасту и
придёт время поступать в академию, мой дар целителя окончательно
проснётся. И тогда я уясню себе, что долг любого лекаря — помогать
людям, даже если для этого сначала нужно причинить им боль. Промыть
раны, вправить кость, вытащить наконечник стрелы… Не знаю. Чем
больше неприятностей и боли выпадало мне самой, тем страшнее было
представить, что когда-то и я смогу со спокойным сердцем делать
больно другим. Со временем у меня должна была нарасти непроницаемая
корка. Кожура. Броня. Но прошёл год — и ничего такого не произошло.
Я по-прежнему не умела дать сдачи, и даже Кьяра как-то сказала, что
меня бесполезно лупить, такое воспитание на меня не действует. Мой
характер должен был закаляться, повинуясь суровым обстоятельствам,
а он этого не делал. Мне удалось лишь научиться отключать сознание
от физического тела, а иначе я бы, наверное, не выжила.
Эдвин Сандберг поступил так, как должен был поступить истинный
лекарь: он заглянул в меня, увидел мой недуг и одним взглядом,
одним жестом исцелил меня. Да, моя душа, болтавшаяся где-то в
междумирье, вдруг вернулась в тело. В то место над грудью, где
теперь стояла непереносимая боль. Я прижимала руки к этому месту,
чтобы выслушивать удары сердца и потихоньку дышать, но легче не
становилось. Быть может, маленькие и хитрые демоны обитали не
только в заморских крысках? Может, один из них умудрился проникнуть
в меня и поселиться там, а теперь, потревоженный святой магией
Солнечного стража, он пытается вырваться наружу? Рвёт меня когтями,
вцепился в сердце преострыми клыками, похожими на зазубренные
иглы…
Это было очень похоже на правду. Когда была жива матушка
Евраксия, она нарочно устраивала в приюте посиделки для
девочек-подростков. Мне и моим подружкам было тогда
двенадцать-тринадцать лет, и нас, конечно же, больше всего
интересовали вопросы любви и появления на свет младенцев. Сидя над
рукоделием — кто-то вышивал полотенца или салфетки, кто-то плёл
кружево, кто-то вязал к зиме рукавички и носки для сирот помладше,
— мы украдкой толкали друг дружку, подбивая задать настоятельнице
очередной неудобный вопрос. Я всегда стеснялась и отнекивалась, к
моим щекам неизбежно приливала кровь, стоило только начаться
рассказу о женских премудростях, но матушка Евраксия никогда не
оставляла наше любопытство без ответа. Она неторопливо перебирала
цветные нити, прикладывая их к работе, вытягивала одну, продевала в
иголку, а затем, вздохнув, начинала рассказ.