***
Мой дар никак не хотел униматься: я чувствовала, как пламя
разливается теперь уже не только в груди, но и приливает к ушам, к
кончикам пальцев. Я умела призывать белый огонь — невысокие,
ласковые язычки почти невидимого пламени, отгоняющие нечисть и
болезни. В приюте меня побаивался маленький, почти прозрачный дух,
живущий в каморке с метёлками и тряпками. Прижав ладони к груди, я
могла унять кашель или сердечную боль — себе, потому что никто и
никогда не обращался ко мне с подобной просьбой. Они не знали, что
у меня есть дар. Обычные люди не могли видеть силу, что несёт моя
чистая кровь. «Кровь, быть может, чистая, а сама ты грязная. Падшая
девка. Тьфу», — услышала я однажды от старухи в «Усатом волке».
Мне нужно было поговорить с кем-то. С кем-то, кто не накинется
на меня с поварёшкой и не начнёт отпускать непристойности, кто
выслушает внимательно, не перебивая… В Вестене у меня была матушка
Евраксия, а после — её маленькая могилка, которую мы с Майей сплошь
усадили анютиными глазками. Ах, Майя, теперь ты ближе к доброй
настоятельнице, чем я, мне было бы стыдно смотреть в ваши светлые
лица.
Я поднялась по лестнице на второй этаж, туда, где в настежь
распахнутых незанятых комнатах прибиралась Тихая Уна. Она была не
слишком общительна: немота навсегда отделила её от мира болтливых
женщин, но уши у неё были на месте. И сердце, кажется, тоже.
— Что мне делать? — тихо спросила я, в двух словах пересказав ей
историю о Солнечном страже и о том, как ожил во мне запрятанный
внутри дар, как мешает мне дышать, обжигает.
Уна не торопилась. Она никогда и никуда не торопилась. Истинная
северянка — никакой суеты или лишних движений. Подбила опавшие
подушки, застелила кровать, смахнула с подоконника табачный пепел и
невзначай влетевший в окно сухой листочек. Казалось, моя проблема
нисколько не тронула её, но потом женщина повернулась ко мне и
пристально оглядела с головы до ног. Прикоснулась к тому месту, где
вчера пульсировала боль, покачала головой и задумалась. Я видела,
как в её глазах вдруг мелькнуло озарение, она взяла меня за руку и
повела за собой — на небольшую площадку вверху лестницы,
огороженную резными перилами. Её губы пришли в движение, а руками
она помогала себе выразить мысль.
— У тебя дар, — сказала Уна. — Что ты делаешь здесь? Почему ты
не в академии?