Тут Даша
шевельнулась и как закричит! Меня прям подбросило! Продрала глаза и
вижу - сидит Дашка, глазёнки вытаращила, трясётся вся. А перед ней!
Божечки святы! Крупная серая крыса! В коричневом тряпье! И с
волосами! А из-под одёжки шерсть выглядывает - седыми клоками. И
хвост - длинный, голый, весь в каких-то знаках! Вот клянусь – он
исписан был! Что-то вроде татуировки. И морда странная. Вроде
крысиная, а глаза человечьи, и нос будто другой. Я ведь всё мельком
видела, мгновенно это жуткое видение мимо глаз пролетело. Она на
меня лишь зыркнула, усмехнулась и исчезла! Как в кино показывают -
испарилась вмиг! Только вот была и уже нету!
Мы остаток
ночи со светом провели, не спали обе. Вскрости Буся вернулась,
спокойно обошла дом, не шипела, не беспокоилась. И на мою кровать
рядышком спать завалилась. Вот так.
И да,
зуб-то Дашин пропал! Как сквозь землю провалился. Мы потом всё
обыскали – не нашли. У меня всё на виду. Ни щелей, ни закутков
никаких нету – закатиться никуда не мог. Но так и не
нашёлся.
И я сразу
подумала... стыдно признаться, но чего уж теперь... Что, если та
сущность Дашкин зуб унесла? Она вроде как довольная была, что своё
получила. Только зачем ей зуб? Для чего? Что она с ним собирается
делать? На это у меня ответа нет.
Историю эту услышала я от Дмитрича –
мужа бабушкиной соседки тётки Дуси. Рассказал он её всей нашей
пёстрой компашке – Татке, Генке Кочерге, малахольному Лёшке да
Вовке Молчуну.
Была у Дмитрича одна странноватая
особенность – старик до одури боялся собак. Не переносил их
совершенно! И не только грозных цепных псов, но крошечных
безобидных малявок. При виде самого добродушного спокойного пса он
менялся в лице, бледнел, начинал креститься. Всю свою любовь дарил
он толстому злющему котяре, с чьей-то лёгкой руки прозванному
Убийцей Селдоном. Кот и впрямь походил на беглого каторжника из
Собаки Баскервилей. Вид у него был совершенно разбойничий – морда в
шрамах, уши разорваны, один глаз незрячий, затянутый белой
плёнкой.
Пацаны Дмитрича всегда дразнили –
только завидят, так принимаются на все лады орать:
– Трус, трус, трус!
Или соберутся у калитки и вопят
разноголосицей, кривляются до тех пор, пока тётка Дуся метлой не
погонит прочь.
Дмитрич же на это не особо обращал
внимание. Отмахивался только от мальчишек, как от назойливых
мух.