Аж ойкнул:
– Шкелет! Бежим у сарай!
Мы без слов и выражений дружеских чувств кинулись в сарай за хатой. Там, в кромешной темноте, состоялся наш разговор.
Я, конечно, кушал хлеб, но одновременно говорил:
– Гришка, настала отчаянная, решительная минута! Я решил записаться в полицаи! Мне дадут винтовку!
– И шо? – Гриша смотрел на меня блестящими глазами.
– И то! – Я не знал, что говорить дальше.
Хлеб быстро закончился, и мне не за что стало цепляться руками, чтоб удержаться на одном месте. Я повалился на сено. Гришка рухнул на колени рядом.
– И шо, с вынтовкой побежишь до партызанив? Тут есть. Говорять, можно до ных прыстать.
– Зачем? Не. Ни к кому я приставать не буду. Возьму винтовку и буду тут жить. В своей хате. Ждать батьку с мамкой. Надо кого застрелить – пойду и застрелю. А потом опять буду жить. Твой батько ж так делает. А мне нельзя?
– Ну, так… Правда… Надо з ным поговорыты. Як и шо. Вин мэни наговарював на прошлое. Говорыв, шо тэпэрь краще станет. Нэ знаю. И шо, своих тоже постреляешь?
– Каких – своих? Батьку с мамкой? – Я был готов рассказать о своей задумке.
Но Гриша свернул в сторону.
– Ну, нэ родытелив. Другых еврэив.
– Так их же без меня. Уже. Или еще нет?
– Вже. Ты одын.
Значит, и Гриша меня причислил. Отрекся.
Теперь я окончательно – еврей. Из тех, про которых кричали: «Жид-жид, по веревочке бежит».
И мне отныне и вовек – бежать по веревочке.
Тут со всей силы распахнулась дверь. На пороге обнаружился сам старший Винниченко. С винтовкой. В подштанниках. Со сна.
Гришка загородил меня спиной и скороговоркой объяснил отцу, что к чему.
Винниченко сказал:
– Я ж думав, я тэбэ на развод оставыв… А ты ж припэрся… Гад ты малой! Дурной! Ой же ж дурной! Нэ даром тэбэ дурным уси звалы. Ты останние шарыки з головы потэряв. Шо с тобой зараз робыть? До утра посыдь отут у сараи. А утром выришим шось… Полицай сраный! З тобою и рассуждать нихто нэ успеет, до стенки прыжмуть и размажуть. Ваших у полицаи нэ бэруть. Шоб ты токо знав. Трынадцять год, а до вынтовки тягнеться, гад!
– Почему не берут? – спросил я.
– Прыказ такой по земли: нэ брать!
– У нас все народы равны! Вы что, Дмитро Иванович, не знаете?
– От имэнно! То у вас, а то тэпэр…
Я не стал ждать, что надумает Винниченко, и тем же путем скрылся в лес.
Теперь что касается настоящего состояния моего развития. Действительно, про меня ходили различные слухи, что с головой у меня не все нормально. В школе я учился ниже посредственного уровня. Читал плохо. Но я не был такой один. Это о многом свидетельствует. К тому же меня всегда выручала моя память. Правда, я имел обычай запоминать всякую чепуху наряду с ценными сведениями, не имея возможности делать различие. Слова одно за одним, без запинки, как фотографии, стояли в памяти. В том числе и фамилии с именами. С лицами мне было трудней. Лица запоминались кусками. От кого – нос, от кого – уши, от кого – зубы. По-всякому.