Она, теперь тоже практически израильтянка, о медицинской стороне еврейской жизни знала очень мало. Не приходилось обращаться ни разу. За исключением рождения Коленьки, конечно. Этот адрес она и назвала, имея в виду прежде всего то обстоятельство, что оттуда легко доберется до дома.
– До Тель-Авива подбросишь, Леша? Есть там такой госпиталь «Ихилов».
– Знаю, – обрадовался сержант, поворачивая ключ в замке зажигания, – там министерство обороны недалеко, так я туда…
– Вот и хорошо, – остановила его Наталья, – выруливай, и начинай рассказывать, как ты до такой жизни докатился.
Леша не обиделся; напротив – разулыбался теперь уже совсем широко. Вспомнил эту присказку, которая в разведвзводе звучала очень часто. А потом действительно разговорился, неожиданно для себя вспоминая такие незначительные подробности последнего десятилетия своей жизни, что сам удивлялся просветлению собственной памяти. Автомобиль, судя по всему, имел право нарушать скоростной режим. Пару раз, правда, сержант нажал на клаксон, выпустив наружу какой-то противный скрежещущий сигнал, от которого прицепившиеся автомобили местной инспекции безопасности на дорогах тут же отстали. «Форд» уже поглотил колесами семьдесят километров, что отделяли историческую столицу Израиля от финансовой, когда сержант спохватился, и повернулся назад, с виноватым вопросом:
– А вы-то как, товарищ старший лейтенант? Где вы все эти годы… Мы тогда с ребятами хотели вас с гауптвахты выкрасть, да не успели – всех по разным частям за полчаса раскидали. Даже приказы потом пришли, задним числом.
– Ага, – поняла Наталья, – это командир полка постарался. Чтобы ребята действительно какую-нибудь глупость не учинили.
Но теплое чувство благодарности все равно заполнило грудь. Ответила же она очень коротко – так, что Мосс сразу понял – подробностей не будет:
– Я теперь подполковник, Леша.
Она не уточнила – подполковник какой армии. Но сержант понял; еще он сообразил, что офицер практически вражеской армии здесь, в постоянно воюющем Израиле, это… Именно в этот момент зазвонил телефон. Майор Гаршвин наконец сообразил, что его мучило последние сорок минут; сообразил, когда в бандитском логове закончился обыск, не давший практически никаких результатов. Он набрал номер сержанта, который увез объект, точнее субъект его невольных терзаний. В салон ворвался громкий, чуть взволнованный голос: