урожая тысяча восемьсот девяносто шестого года. – Бентон был человеком нервным и постоянно встревоженным, жил с оглядкой и часто вставлял реплики невпопад. – Да, мне бы хотелось выпить немного вина из того урожая.
Буссеншут расколол грецкий орех.
– Фонсека? Мы приберегаем его ко Дню отцов-основателей через месяц. Между прочим, я получил письмо от Джаспера Шуна.
– От того Шуна, что торгует оружием? – спросил Уинтер, чей склад ума всегда выделял аспекты, представлявшие общественный интерес.
– От того Шуна, который считается крупнейшим коллекционером? – спросил Бентон, который всегда и к любому вопросу подходил в первую очередь с научной точки зрения.
– Да, именно от того Джаспера Шуна. Уинтер, не от вас ли я слышал, что портвейн – не самое лучшее из вин?
– Интеллектуальное удовольствие от вина, – ответил Уинтер со скучающим видом человека, которого заставляют повторять банальный афоризм, – никогда не может быть получено, если речь идет о портвейне. Так что же Шун?
Не меняя благодушного выражения лица, Буссеншут сложил губы трубочкой, втянул в себя немного портвейна вместе с воздухом и после раздражающе долгого раздумья выдал:
– Что ж, не стану отрицать, что по-настоящему добрый кларет[11] лучше идет под трапезу.
– При условии, – добавил Бентон, – что у нас когда-нибудь научатся подавать кларет только к десерту. Но вы говорили что-то о весточке, полученной от Шуна.
– Да, от Шуна. Но вы не можете не согласиться со мной, дорогой Бентон, что марочные портвейны созревают быстрее и лучше просто старых, ведь верно?
Бентон, разрывавшийся между двумя интересными для него темами, нервно крутил головой, как осел, поставленный между двумя морковками.
– Да, – ответил он. – Совершенно согласен. А потому жалею, что мы не заложили в подвал больше вина урожая тысяча девятьсот семнадцатого года. И тысяча девятьсот двадцатого тоже. Это умножило бы наше удовольствие и бодрость. – Он печально покачал головой. – Мне бы хотелось познакомиться с Шуном.
– С Шуном? – переспросил Буссеншут с таким видом, словно эта фамилия прозвучала впервые. – Ах, да, так вот – о Шуне. Он сделал совершенно необычайное открытие. Уинтер, не давайте графину застаиваться на месте.
Уинтер, чьи мысли тоже теперь раздвоились и метались между Пауком и новой интригующей темой, игру с которой затеял ректор, налил себе портвейна. За малым столом Маммери громко вздохнул, что служило признаком отчаянных усилий, которые он прилагал, дабы и впредь подслушивать чужой разговор.