Веселые истории о панике - страница 8

Шрифт
Интервал


– Перестаньте улыбаться.

Тимофей машинально покосился на ее грудь в виде овальных подушек. На левой подушке, проступающей через ткань форменного кителя, висел значок с именем. Ночного лейтенанта звали Пирожкова Жанна Валерьевна.

И Тимофей перестал улыбаться.

Закладки

2011

30 МАЯ

Ранней ночью в пятницу мы внезапно выехали с Рыжим и Жужиком на какие-то диковинные озера, о существовании которых я не знала, хоть и люблю выпендриваться, что освоила город вдоль и поперек. Озера залегают напротив Закамска, надо проехать насквозь Заостровку (в Перми вообще много «за»: Запруд, Загарье, Заозерье) и гнать вдоль берега Камы. Жужик толком не знал, куда ехать, и вел себя, как велосипедист: маневрировал полями. Мы опустили все четыре стекла и плыли в траве по самую ручку машинной двери, ветер – слышно, а близкой водой – пахнет. Реально почти как на велике, а не в автокоробке.

Озера нашлись. Всего прекрасней длинный и узкий перешеек, где с одной стороны Кама, а с другой – огромное озеро шириной с Каму, какая она в этом месте. Жужик вспомнил, что где-то в окрестностях существует деревня Петровка, он туда отроком катался к бабушке. Час, наверно, искали правильную тропу до Петровки, постоянно упираясь в тупики. В каждом тупике прямо на дороге лежали у тлеющего костра сытые алкоголем рыбаки и смотрели звезды. Одного мы чуть не переехали, но он простил.


11 ИЮЛЯ

Есть такой документ. Клятва, написанная кровью в 1994 году.

Мне было девять с половиной. Я шла по двору весной, ботинки дырявые и скользкие. Я нарочно причудливо ступала, чтобы воде не попасть в дырку. И я поскользнулась от этой причудливости шага и упала в лужу. А прямо передо мной, точнее, надо мной, на крыше гаража стоял мальчик Саша. Я в Сашу была влюблена как в самого ебнутого во дворе. Саша посмотрел на меня не без злорадства, ухмыльнулся. Я встала и спрашиваю: почему ты меня так не любишь? Потому, потому что мы пилоты, ответил Саша и спрыгнул с гаража на другую сторону, то есть фактически улетел. Исчез из поля зрения.

Я вернулась домой, исполненная чувства малости своей, ничтожности, обреченности – серьезное такое признание, которое человек впервые делает сам себе и в целом прав. Сняла ботинки эти дебильные, куртку, умылась и придумала поступок. На листочке, вырванном из блокнота, села писать клятву Богу. Ручкой писать не эпично, лучше бы кровью, но резать себя не хотелось. Тут я удачно вспомнила, что утром кровь шла из носа, и в принципе там все еще зыбко внутри, можно расковырять. Короче, чернила я добыла. И письменно поклялась: