Темный коридор тянулся во всю длину дома и заканчивался сверкающим сумерками окном.
– Включите свет, – послышался за спиной голос господина Цамера, – там, слева… нашли?
Два пыльных круглых плафона, вмонтированных в кирпичный потолок, обволокли длинный коридор скудным светом – и Ежи представилось, будто он внутри огромной рыбы, проглотившей целый мир: толстый зеленый ковер; бархатные, миртового цвета, обои; картины в тяжелых золотых рамах, на которых изображены давно исчезнувшие пейзажи; истлевшие натюрморты и бледные лица умерших людей. Ежи ступил на ковер и провалился в болото мягких ворсинок – высокий влажный кожаный сапог тут же покрылся серыми снежинками пыли. Ежи прошел по коридору до конца и встал перед окном – по стеклу стекали ломаные струйки дождя, он присмотрелся к одной из них: в изогнутом русле двигались одна за другой крупные капли, словно лейкоциты в кровеносном сосуде.
За спиной скрипнула дверь. Ежи обернулся: в перспективе пыльно-зеленого коридора старик Цамер, согбенный под тяжестью лет, казался улиткой, неспешной и мудрой, древним монахом, входящим в свою келью.
– Здесь жили Келлеры, – говорил старик, – благословенное семейство… Благородные люди: муж, жена и две славные дочки-близняшки.
Коридор ожил: на ковре играли сестры, они сидели, поджав под себя ноги, и листали какую-то книгу, а солнце сломанными в толстом стекле лучами облизывало босые их ступни.
– Милые девочки, всегда жизнерадостные, озорные… Больше всего они любили быть на набережной – глядели, глядели в даль и, помню, все спрашивали: а что там, за рекой, что там?.. А однажды сели в лодку и уплыли в туман и больше никогда не вернулись. Утонули.
Пыль навалилась серой пеленой, накрывая сидящих на ковре девочек, и они растворились, впитав в себя пыль и став ее частью. А из пыли вновь явился убогий свет плафонов и сгорбленный Цамер у двери.
– Две сестры пропали в тумане… Несчастные Келлеры не перенесли утраты, они гасли на глазах. Он не выходил из своего кабинета, сидел и смотрел на часы, втягивая бледный дым трубки, кутаясь в его ядовитых клубах. А она… Ее можно было видеть на набережной: с первых лучей зари и до последних искр заката она бродила по ее гладким камням и тихо-тихо шептала имена дочерей. Но однажды она не вышла на набережную… Мы нашли их в кровати – они умерли во сне. Печальные старики со светлыми лицами…