– Не давайте ей молока! – раздался писклявый женский голос. – Она жидовка! Гоните прочь!
Толпа на секунду затихла, и отовсюду высунулись головы любопытных, жаждущих своими глазами разглядеть, к кому же относятся слова столь «бдительной» гражданки.
– Да-да! Жидовка! Точно знаю! И муж ее в Красной армии комиссаром служит, – уверенно повторила старуха-селянка, тыча пальцем в сторону молодой беременной девушки, густо покрасневшей от неожиданно пристального к ней внимания.
Девушка была довольно высокой: – в глаза бросалась издалека. Верно, она об этом знала, и потому совсем смутилась.
– Мне же совсем немного. Для ребеночка, – чуть не плача от обиды, оправдывалась она, указывая на небольшой острый животик, упиравшийся в ее узкое короткое платье, подтягивая выцветший подол вверх, отчего оно, – платье, – казалось еще короче.
Молочница спрятала черпак за спину и, обращаясь к девушке, мягко, но все же решительно произнесла:
– Простите, милочка. Не положено. Распоряжение администрации. Если узнают, что мы евреям молоко отпускаем, – паспорта заставят проверять. А так, хоть кому-нибудь из «ваших» достанется. Не повезло вам сегодня. Уходите. Прошу вас.
– Да что вы за люди такие! Она же беременная! – крикнула какая-то женщина с маленьким ребенком на руках. Еще двое детей чуть старше, обняв ноги матери, стояли рядом, вытирая зашмыганные носы об ее длинную крестьянскую юбку.
– Вот ты ей свое молоко и отдай! – огрызнулась неугомонная старуха и, ткнув девушку клюкой в живот, завизжала в сторону стоявшего в кузове машины полицая. – Полиция, куда смотрит полиция! Гоните жидовку прочь!
Ухмыльнувшись, полицай спрыгнул с машины, подошел вплотную к девушке и, ухватив за длинную косу, грубо швырнул бедняжку наземь. При падении и без того короткое платье еще выше задралось, ноги оголились совершенно, а шершавым асфальтом стертые в кровь девичьи коленки мгновенно покрылись ярко-красными ссадинами.
Упершись руками в землю и слегка приподнявшись, она обвела насильника затравленно-тоскливым взглядом, не выражавшим абсолютно никакого страха, но лишь безграничное удивление непуганого человека, которого не только ни разу в жизни не били, но и обидное слово при нем никогда не было произнесено. Удивление было настолько велико, что она даже не заплакала, – видимо, отказываясь верить своим глазам и напрочь отрицая реальность происходящего.