А писать хотелось. Жизненные наблюдения, впечатления, живые воспоминания требовали выхода. Так что же делать? И его вдруг осенило: чтобы все поправить, достаточно будет в бульон жизненных наблюдений поместить проволочный завиток сюжета. И сразу все получится, и будет, как у настоящих писателей. А что для этого требуется? Требуется, чтобы там излагалась какая-то история с началом, серединой и концом.
И проволочка обнаружилась.
Вот ведь как оказывается просто!
Дипломированный физик и математик, он специализировался на компиляции биографий великих ученых. Мир науки – это его мир. В нем он прекрасно ориентировался, находился в курсе новейших исследований и гипотез в самых разных областях знаний.
И вдруг внезапно что-то с ним происходило, он переставал быть доктором наук, профессором и превращался в увлеченного мальчишку, вообразившего себя писателем, сочиняющим роман. Он бросал работу над очередной исторической статьей и с головой погружался в пучину художественного литературного творчества.
Размышляя над природой такого своего поведения, он пришел к выводу, что, оказывается, желание сочинять живет в нем с самого раннего детства. Это похоже на болезнь. Внутри притаился некий вирус, который до поры до времени никак себя не проявляет и который вдруг оживает, когда с организмом что-то случается – стресс, или простуда, или еще что-нибудь подобное.
Голова полна постоянными, необъяснимыми перемещениями лиц, пейзажей, вида городских улиц, морских далей, веселых застолий и прочее, и прочее. Хаос воспоминаний. Он мог внезапно проснуться среди ночи и броситься к первому же подвернувшемуся под руку клочку бумаги, чтобы увековечить разбудившую его мысль. Днем же он оставлял свои соображения в небольшом блокнотике, точнее, в сердцевине блокнотика в виде маленькой книжечки, вытащенной из твердой обложки…
Он очень дорожил некоторыми мыслями, таким способом пойманными и заточенными в бумажные клетки (странички блокнотика не чисто белые, а в арифметическую клетку). И частенько их (мысли) вспоминал, порой даже не заглядывая в записи, передумывал, стараясь каким-то образом приспособить их к очередному замыслу. И даже если их не удавалось никуда пристроить, сам факт того, что они есть и увековечены, вызывал у него радостное чувство удовлетворения.