Крыльцо заскрипело и закачалось, когда Марина поднялась на него. И серые от старости доски веранды, и полы в темной прихожей тоже покачивались под ее ногами, как палуба. Для жизни, понятно, это неудобно, и в любую другую минуту Марина сразу так и подумала бы, но сейчас ей это очень даже нравилось.
– Не пугайся, – сказал Толя, когда вошли в комнату.
Марина не испугалась, конечно, но удивилась: комната была пуста, а стены ее представляли собой голые бревна. Это выглядело странно. Обычно у одиноких старых женщин, наоборот, накапливается множество вещей, нужных и ненужных, коробок и ящиков, картинок и салфеток…
– Обои я ободрал, – объяснил Толя. – И доски всякие, рубероид. Ты б видела, что тут для тепла налеплено было! А бревна хорошие, я их щелоком отдраил. Ошкурю еще, отлакирую, щели зашпаклюю. Знаешь – косичку из льняной пакли плетут и между бревнами прокладывают? Красиво получается. Ну и тепло, конечно.
Про льняную косичку Марина не знала. Она вообще разбиралась в таких вещах не больше, чем любая женщина, которой не приходилось еще делать ремонт в своей квартире и никакими ремонтными подробностями интересоваться тоже не приходилось, потому что папа избавил ее от этих забот. Правда, сейчас ей опять ремонт предстоял, и она намеревалась заниматься им самостоятельно. Требовалось уже самое простое: переклеить обои, заново покрыть лаком полы…
Марина еще думала о предстоящем ремонте, но уже сознавала, что обои, лак, новые шторы – все, что еще вчера казалось ей таким значимым и составляло в ее сознании целую структуру, стройную, как кристаллическая решетка, – сейчас, вот в эти мгновения, перестает иметь для нее какое-либо значение.
Она обернулась и посмотрела прямо Толе в глаза.
Электричество он не включил, и Марина видела его только в предутреннем свете. Нервная сила, которую она сразу лишь почувствовала в нем, стала теперь очевидной. Так же, как и то, что Марина ощутила ладонями, танцуя с ним, и назвала приблизительным словом «трепет». Толя был неширок в плечах, сухощав; может быть, поэтому каждое его движение, даже едва уловимое, было очень заметно, и оттого-то возникло в Маринином сознании, связываясь с ним, это слово.
– Красивая ты, – сказал Толя.
По тому, как он это произнес, Марина поняла, что у него сжимается горло. Она просто как врач это поняла, но, конечно, не медицинские соображения волновали ее сейчас.