Я вытряхнул патроны себе на колени, потряс каждый возле уха. Привычного шороха сыпучей массы не было. Или высыпали порох из гильзы, или побросали патроны в кипяток, что еще проще. Порох спекся, и капсюль приказал долго жить. Старая ловушка для дураков. Кто же подстроил?
Я вставил один патрон в патронник, остальные спрятал в поясной платок. По молодости лет я считал себя очень ловким и умным. И удачливым, несмотря на такую неудачу, как чахотка. Вот и сейчас — кто-то сунул меня носом в мои глупые промахи с наганом, и мне бы бежать отсюда сломя голову, но я вылез из-под настила и пошел к дому табиба. А в общем-то, все верно: если охотничий пес идет по следу, то посторонние запахи его не собьют, даже запах собственной крови.
К усадьбе Шанияза я подобрался со стороны пустыря, задавленного остатками селя — грудами камней и засохшей грязи. Я перелез через дувал там, где были хозпостройки, в том числе кибитка для работников, — Садык хорошо все объяснил. Цепной пес у ворот изнемогал от злобных рыданий, учуяв меня. Кто-то вышел из господского дома и начал успокаивать его пинками — должно быть, решил, что лает на Худайбергена, нового раба? Значит, намаз уже закончился, и люди спустились на грешную землю с молитвенных ковриков.
В ужасно тесной развалюхе человек пять усаживались за нищенский дастархан. На меня уставились испуганные и удивленные лица, среди них я не нашел Худайбергена. Я произнес положенные слова приветствия, мне ответили вразброд. Худайбергена я узнал по голосу. Свои лохмотья он сменил на чужие, и вместо дырявых сапог на нем были стоптанные кавуши. Впрочем, сейчас он был бос по обычаю мусульманского жилища. В кавушах потом щеголял.
— Как здоровье, Худайберген-ака? — спросил я, сдерживая нетерпение.
Товарищ по рабству стукнул Худайбергена по спине кулаком, и тот очнулся от изумления.
— Разве вы не знаете, начальник?.. Плохое здоровье. Хозяин-ака будет лечить… да осыплет аллах его благами…
Я попросил Худайбергена оголить спину и прижался ухом к его костям. Чахоточных хрипов вроде бы не было. Я не одну неделю провел в бараке для туберкулезных каттарабатцев, кое-какую науку освоил.
— Так, значит, плохое здоровье? И все болит внутри?
— Болит, начальник. Временами ничего, а потом собачий джинн просыпается и начинает грызть, терпеть невозможно. Вы же видели.