Руки от холода совсем потеряли
чувствительность, и мне не сразу удалось повернуть ручку двери.
Петли предательски скрипнули, и я даже успела испугаться, что
разбужу Марью, но...
Но Марья не спала. Она стояла,
покачиваясь, в центре комнаты, с неестественно прямой осанкой и
безвольно обвисшими руками. Я не видела её лица, но почему-то была
уверена, что глаза ее широко распахнуты, а зрачки расфокусированы.
Она заторможено, как лунатик, сделала шаг к окну. А за окном...
Ох!
На карнизе сидела огромная птица,
чуть ли не с десятилетнего ребенка размером. Редкие облезлые перья
не скрывали тонкую пергаментную кожу, лопнувшую в нескольких местах
и обнажившую сероватые кости. Гноящиеся желтые бельма скрывали
глаза. Черный клюв влажно блестел, его загнутый острый кончик почти
касался стекла.
Я не знаю, как эта тварь удерживалась
на хлипком карнизе, прогибающемся даже под голубями. И как не
оставляла следов от мощных когтей. Я уже не сомневалась, что именно
этот монстр прилетал вчера ночью и следил за нашим сном.
Птица распахнула клюв в беззвучном
крике, но Марья услышала. Она крупно вздрогнула всем телом и
потянулась распахнуть окно. Протестующе вскрикнув, я метнулась к
сестре и, обхватив поперёк живота, оттащила от окна, чудом не дав
ей дотянуться до створок. Боль в травмированной лодыжке отступила
на второй план, а страх заглушил все остальные чувства.
Под пристальным взглядом птицы я
волокла несопротивляющуюся сестру к двери, с трудом выдыхая воздух
через стиснутые зубы. До чего же она тяжелая! Разъелась на дармовых
харчах, вот выгоню ее самостоятельно зарабатывать на хлеб, мигом
похудеет! Неблагодарная лентяйка, костерила я в мыслях сестру,
прижимая ее к себе все крепче и крепче. Понимала: стоит ее
выпустить, и она снова с блаженной улыбкой сомнамбулы поковыляет к
окну, навстречу к птице и смерти.
Я старалась не поворачиваться к птице
спиной, не спускала с нее напряженного взгляда. Казалось, стоит мне
отвернуться, и она легко пролетит сквозь стекло, вцепится в
безвольное тело Марьи и вырвет ее у меня из рук. Или сожрет тут же,
при мне. Как бы не злила меня Марья, не выводила из себя, но я
никому, никому не позволю причинить ей вред: ведь защищать её – мой
долг.
Ненавистное слово колоколом
отозвалось внутри, и травмированная нога подломилась. С гневным
стоном я осела на пол, всё еще сжимая сестру. До двери оставалось
меньше метра! Вот только сил мне не хватит ни чтобы встать, ни
чтобы вытащить Марью.