Во взгляде птицы смешались насмешка и
торжество, словно мы обе уже оказались в её когтях: охота
увенчалась успехом и началась не менее интересная игра с жертвой.
Ну, мышки, сможете проскользнуть между острых когтей? Как далеко
убежите, прежде чем тяжелый клюв опустится сверху, дробя черепные
кости?
Я сидела на холодном полу и тряслась
от страха. Оглушительно громко тикали часы, но время не двигалось:
даже пылинки в блеклых лучах уличных фонарей застыли посреди
полета. Мой кошмарный сон ожил, и теперь его чёрный отчетливый
силуэт казался реальнее меня самой. Но самым ужасным было не
это.
Обмякшая Марья спокойно лежала на
моих руках, словно спала. Только взгляд её не отрывался от огромной
птицы, и она улыбалась ей, улыбалась так, словно видела что-то
невообразимо прекрасное и желанное.
Я не знаю, сколько мы так просидели –
под пристальным птичьим взглядом я не решилась пошевелить даже
шеей, и тело, застывшее в напряженной, неудобной позе, намертво
затекло. Я ощущала только мягкую ткань пижамы сестры под пальцами –
я так сильно вцепилась в ее плечи, что утром на ее коже точно
проступят синяки. Щеки холодили мерзкие слезы страха –
неостановимые и мелкие.
Я пыталась прочитать "Отче Наш", но
каждый раз сбивалась после "царствие Твоё". Когда я с трудом
выталкивала слова молитвы из горла, птица издевательски наклоняла
голову, словно прислушивалась: что ты там бормочешь, мышка? Даже я
тебя не слышу, разве услышит твой бог?
Он не слышал, о да.
Птица исчезла незадолго до рассвета:
не улетела, не испарилась, а просто исчезла, словно все это время
была не более, чем галлюцинацией. Сомнамбулическое состояние Марьи
сменилось крепким глубоким сном, и она обмякла у меня в руках.
Меня колотил озноб. Я еще долго
сидела на полу, не сводя слезящиеся от напряжения глаза с окна.
Только когда первые солнечные лучи заглянули в комнату, я нашла в
себе силы подняться. Ноги затекли без движения, в подвернутой
лодыжке стреляло болью. Марья так и не проснулась, пока я с трудом,
едва сдерживая стон, тащила ее на кровать. Спящая сестра стала на
удивление серьезной: нахмурив брови и в ниточку сжав губы, она
сосредоточено смотрела сны. Надеюсь, обычные сны, а не кошмар про
огромную мёртвую птицу.
В том, что птица была не кошмаром, а
кошмарной реальностью, я убедилась, взглянув на внешний подоконник.
На металле остались глубокие царапины и вмятины, рядом темнели
густые и вязкие капли. Я не сомневалась, что, если открою окно, мне
в нос тут же ударит запах гнили и разложения.