— Манюнь, не спи. Пойдем, твоя мама, наверное, уже пришла, - с улыбкой шелестит Шувалов, скользя губами по ее шее.
— М-м, не хочу, - капризно отзывается Маша и продолжает тихонько сопеть у него на плече.
— Надо, малышка, уже поздно, меня гости ждут, - тяжело вздохнув, напоминает Боря. Маша нехотя отстраняется.
— Может, не пойдешь? – предлагает она без особой надежды, но все же с мыслью – чем черт не шутит.
— Ага, меня мать на британский флаг порвет.
— А ты в армию сбежишь, уж за два года-то она перебесится.
— Ты, видимо, плохо знаешь мою мамку, - хмыкает Боря, Машка же кривиться.
— Да уж знаю… Мою до сих пор ни в одну нормальную школу не берут.
— Вот только ты не начинай! – открещивается Боря, ибо сыт по горло родительской драмой, а учитывая, что дома наверняка ждет очередная головомойка на эту тему, так вообще - свят, свят, свят. Но в следующее мгновение Шувалов понимает, что лучше пусть Машка продолжает мусолить их родителей, чем несет какой-то фееричный бред.
— Борь, может, все-таки останешься? Тебе что, важнее какие-то родственники, чем я?
— Маш, чушь не неси! - отрезает Шувалов. Отвечать что-то еще на столь глупую претензию ему просто лень. Если человек не понимает элементарных вещей, то хоть объясняй, хоть голову расшиби, всё равно не поймет. У Бори же было строгое правило – любовь любовью, а долг семье отдать обязан, поэтому его раздражали Машкины ультиматумы в духе «либо я, либо твоя семья». Что вообще за глупость?
К счастью, продолжения не следует. Маша, конечно, пару минут играет в обиженку, но как только они оказываются возле двери ее квартиры, и приходит время прощаться, бросается Шувалову на шею, выкинув из головы всякую ерунду.
— Юсечка, - только и хватает ей сил выдохнуть прежде, чем она опять заходиться в слезах.
Шувалов и сам держится из последних сил. Сжимает ее в объятиях крепко, вдыхает аромат ее духов и не может надышаться. Внутри свербит, печет раскаленным железом. Борьке кажется, будто он с мясом от себя свою Машку отрывает. От бессилия хочется на стену лезть, заорать дурниной, чтобы уши заложило, но вместо этого сжимает покрепче челюсти, преодолевая внутренний протест, и отстраняется.
— Не плачь, Манюнь, а то я не выдержу и не поеду никуда.
— Ага, и посадят тебя за дезертирство лет на пять – хорошие перспективы.