— Тяжелый случай, – тихо вздохнула я, глядя на
монументальную композицию «Что делать? И как теперь с этим жить?».
– Однако засиделась я тут. Так всех волколаков уже не только успеют
изловить, но и чучела набьют и в музей оприходуют в назидание
подрастающим поколениям. Слышь, Ахарамариэль? Вылазь на свет
божий!
— Это еще зачем?— подозрительно
поинтересовался клинок, не спеша появляться воплоти.
Правильно. Мало ли что. Осторожный мой.
«А сам-то как думаешь? – хитро прищурилась я. –
Ступеньки рубить будем».
— Что?! – возопил меч. Возмущение
благородного лезвия достигло такого накала, что прямо ставь
сковороду и жарь яичницу или бекон, кому что на завтрак нравится. –
А тебя не очень смущает, что я уникальный, практически
бесценный клинок?
«Вообще-то не очень. На самом деле, на данном
этапе меня может волновать только безвыходность ситуации и
отсутствие перспектив на освобождение»
— Но это не повод ломать меч, –
уперся тот.
«А я думаю, что непосредственная угроза моей
жизни в виде голодной смерти в могиле совершенно постороннего мне
человека как раз тот самый случай, когда сохранностью оружия можно
пренебречь».
— Может, просто подождем, когда кто-нибудь
пройдет мимо и позовем на помощь?— робко предложил
он.
«Не говори чепухи, – ехидно фыркнула я. –
Сколько, по-твоему, народу мирно прогуливается по кладбищу? К тому
же одного мы уже позвали на помощь. Видишь, чем это кончилось?»
Действительно, глубоко потрясенный своей потерей
мужик впал в ступор, его поднятые к небу глаза молчаливо вопрошали
облачную высь «за что?!». Просто сердце кровью обливается. Честное
слово.
— Ну-у-у…— Еще менее уверенно
протянул Ахурамариэль. – Это же кладбище… И здесь
хоронят…
«То есть ты предлагаешь просто посидеть и
подождать, пока кто-нибудь в селе изволит отправиться в мир иной и
скорбящие родственники понесут усопшего на кладбище, а тут мы сидим
и канючим: «Люди добрые, извините, что такая молодая обращаюсь к
вам с просьбой…».
Тяжелый вздох меча. Видимо, он осознал все шансы
доставить родственникам усопшего кучу разнообразных ощущений, после
которых у народа цензурными останутся только предлоги.