Восточную степь нередко пересекали ручьи и речушки. Но по
большей части, она была испещрена невысокими всхолмлениями, балками
и оврагами. Из-за чего, петлять по ней приходилось несравнимо
больше, нежели чем на плато. Зато и снега здесь было куда как
богаче. Самое малое поверх мокасин, а в низинках можно было и по
пояс в намёты провалиться.
Эта река, оказалась самым крупным из всех встреченных до сих пор
потоков. Степь вокруг неё разгладилась до плоскости доски. И от
этой особенности рельефа, девушкам вновь пришлось укутывать лица в
пуховые шали. Сквозняк здесь хоть и небыл таким иссушающим как на
плато, однако хорошего было тоже мало. За два дня пути от последней
стоянки, весь "табор" так истрясся судорогой озяба, от
пронизывающих воздушных потоков, что двигаясь по прямой, вымотался
даже более чем за неделю петляний меж холмов и балок. Отдых
требовали даже скрипящие арбы. В общем, молодой жирный кабанчик
должен был "подлечить" и их "усталость" тоже.
К тому моменту, как Шилла наконец-то покончила с уличными
делами, Лумма уже успела заказанить наваристую шурпу, на луке с
нутом и со специями. На сковороде, в растопленном жире и
собственном соку, доходили сочные куски мяса, сдобренные
свеженатертой пастой из чеснока, специй и паприки. А вблизи очага
поднималось ржаное тесто из свежепомолотой муки. Сама Лумма,
укутавшаяся во всё тёплое, "накачивала" себя перечным чаем, на
сушёной малине, липовом цвете и травах в прикуску с мёдом. Лицо и
глаза раскраснелись под проступившей на лбу испариной. Очевидно,
сдобренный острой перцовкой, обильно выдутый чай, уже во всю делал
своё дело.
- Как ты, Наше Золотце? - чуть шутя, по доброму и с участием
спросила подругу Шилла, присев подле теста, чтобы накатать
хлебов.
"Нашим Золотцем" - обычно называл Лумму Хаиб. Чуть более светлая
рыжиной Шилла удостаивалась эпитета "Ясно Солнышко". Иногда всё
упрощалось до кратких - "Злата" и "Ясна". И так девушкам нравилось
даже больше. Ведь кроме Хаиба, столь чётко, эти краткие имена
больше никто не проговаривал. А потому, они воспринимали их как
нечто сакральное. И нередко, обращались между собой только ими.
- Спасибо Ясна. Уже получше. - благодарно ответствовала та
подруге, сидя скрестив ноги "по татарски", перед бронзовой чашей
пышущего жаркими углями очага. Так они позволяли себе сидеть только
наедине. При других, в соответствии с этикетом, ноги складывали
"русалочкой" в бок. Хаиб говорил так надо, и они ему внимали.