И иссиня-яркие от сплошного покрова голубой маски тела с разбегу
падают, в местами пенящиеся на перекатах струи ожившего хрусталя. И
они счастливы, несмотря на то, что их дыхание сперло, а сознание,
от резкого перепада контрастов, дошло до полуобморочного состояния.
Словно русалки, они "неслись" между этих звенящих струй против
течения, оставаясь при этом на месте.
И этому был всего лишь миг. И вот они приподнимают над студёными
водами свои вновь отбеленные стихией, обновлённые и разом
омолодевшие до нежной юности тела, и резким запрокидыванием головы
отправляют сияющие золото лоснящихся от моментально образующихся
кристалликов льда волос, себе на изогнувшуюся спину. Обтерев с лица
и грудей жгучую влагу изящными девичьими ладонями, они вскакивают с
колен и спустя мгновение исчезают за пологом чум-вежи.
И снова в жар, и снова в пар, и их разомлевшие тела вновь
покрываются испариной, тут же витиеватыми струйками стекающей под
ноги. Она уже не солона и не горька, она чиста как слеза младенца.
Пришло время "можжевелового массажа". И это сама соль всего
процесса. Всё что было до этого - лишь прелюдия.
Смыв с себя раствором щёлока, всё что выжал из тела жгучий пар,
Шилла достала из ещё одного серебряного ведёрка один из распаренных
в кипятке веников и повращала его над ещё огнянными углями. Аромат
терпко-пряной хвои тут же наполнил подсвеченный жаром полусумрак
смолисто-эфирными парами, разом вызвав лёгкое головокружение.
Изначально, нежное поглаживание хвоей по разомлевшей коже спины,
возлежащего чуть коленопрекланённого на лавочке тела, постепенно
начало перерастать от легких похлопываний до проникающих хлёстких
шлепков на грани удара. Апогей этого процесса и был вершиной
пронзающего всё существо процесса. Спина, плечи, предплечья, шея,
вновь спина, поясница, ягодицы, бёдра, голени, стопы…
И вот уже "истязаемая", в блаженно-полуобморочном от эйфории
состоянии, привстаёт и тут же вновь возлегает на узкую лавочку, но
уже спиной. И уже новый веник, обжигаемый жаром углей, делает
сумрачное пространство ещё гуще, ещё знойней и смолисто-горше.
Процесс продолжился - начавшись сначала. Нежные, поглаживания
ошпареной в кипятке хвоей по лицу, шее, грудям и между ними, под
ними, переходя на тонкую талию с чуть заметным рельефом девичьего
пресса, уходящего под скромный холмик нежно-мягкого намёка на
животик - символа пока ещё неведомой Венеры Милосской. Далее,
распаренная хвоя скользит по внешней стороне бёдер, и доходя до
кончиков пальцев ног, можжевеловый букет вновь возвращаяется на
исходную, но уже с лёгким похлопыванием. И так происходит снова и
снова, всё нарастая в напоре и силе, дотягиваясь своим
одухотворяюще-оживляющим воздействием до каждого страждущего
органа, даруя ему своей проникающей энергией силу новой жизни и
очищение от застарелой устали и недугов…