– Дров нету.
– На берегу поищи, – сказал Семен. – Вон топор возьми.
Стрежнев будто очнулся, глянул на топор в уголке.
– Федоров… топор-то.
Мишка ушел. А они сидели и молчали. В кубрике становилось сумеречно, долгий праздничный день отыгрался, заглядывала в иллюминаторы ночь. Однако Семен не включал света.
– Чалка хорошо заделана? – спросил будто издалека Стрежнев. – Где стоим? Не унесет?..
– Под церковью, за мостки спрятался – не прибойно.
Стрежнев вздохнул. Хотелось ему есть и спать. Больше ничего не хотелось. Только что-то вроде было не доделано. И он вспомнил.
– Рули будем размораживать? – спросил он Семена, хотя и этого ему не хотелось, но надо было хоть заикнуться для порядка: ведь капитан.
– Давай… – ответил Семен.
Стрежнев подал деньги. Семен поискал свои и ушел.
* * *
Когда Мишка вернулся с дровами, он увидел, что Стрежнев, сидя, спит, Осторожно, не стукая, Мишка затопил печку. Затем он сходил с чайником и набрал из ключа под горой воды. Потом еще раз сходил с ведром и поставил на плиту вариться в кастрюле картошку.
Стрежнев проснулся скоро. В кубрике было светло, чисто прибрано. От печки тянуло теплом, и дрова в ней стреляли, позванивала на кастрюле крышка. Хорошо пахло разогретой сохнущей краской и дразнило нюх теплым картофельным варевом.
Семен налил по полстакану водки. Мишка поставил на стол рядом с хлебом картошку. Сидели, глядели на капитана.
Стрежнев снял наконец шапку, встал и, не подымая глаз, сказал сам себе:
– Ну, прости, Федюшка. Обидели и не выпили напоследок… Тихой тебе стоянки…
Он подумал еще и стал пить, медленно, долго. Семен тоже изготовился, тоже сказал:
– Да-а… Вот тебе и «студенты»…
Стрежнев дернулся, пролил по небритому подбородку вино, хлопнул о фанеру стола стаканом:
– Перестань!..
И замигал, стал усиленно нюхать хлеб.
– Ни-че-го… – сказал он после долгой тишины, как бы успокаивая и себя и всех. – Ладно…
Мишка неожиданно вскочил:
– Ведь конверт из конторы! Забыл в чемодане.
Одним духом он сбегал в рубку, притащил оттуда чемодан. Достал и подал Стрежневу запечатанный конверт.
Стрежнев разрывал его вилкой без волнения, безо всяких дум. Ему казалось, что теперь его уже ничем не удивишь – не огорчишь, не обрадуешь, что ни напиши…
Он развернул сложенную вчетверо бумагу. На ней был напечатан приказ по транспортно-ремонтному участку. Пропустив заголовок, читал глазами: