А было всего-навсего то, что вместе с весной неотвратимо повис над обоими новый и главный закон, который был сильнее денег, обид, чинов… Это был закон их профессии, жизни – закон навигации. Он держал их на катере, требовал, чтобы они все вместе доработали на нем теперь навигацию до конца.
Верх печки стал малиновым, и им пришлось распахнуть один иллюминатор. Только теперь Стрежнев почувствовал, как сильно он устал. Ему казалось, будто он не спал всю весну.
И еще чувствовал он, что за эту весну сильно постарел.
Он ткнул заснувшего Семена в плечо.
– Не майся, ложись.
– А ты? – не открывая глаз, спросил Семен.
– А я пойду чалку проверю, да тоже лягу. Мишку разбужу. Не бойсь… Иди, иди, отдохни.
Семен поднялся и, придерживаясь за шкаф, медведем полез за стол к другому дивану. Стрежнев вышел на причал, проверил, как заделана чалка. Что-то несла река в сплошной темноте. Совсем рядом плеснуло – видимо, льдина раздавила льдину. Катер легонько закачался, заводил огоньком клотика по далеким слабым звездам. Слышалось в вышине слабое свиськание, будто кто баловался там, махал гибким прутиком – это летели, торопились к родным местам последние припоздалые птицы. Летели они в ту сторону, откуда бежала река и куда ушли теперь вслед за весной все катера.
Спать Стрежнев, как и положено капитану, ложился последним. Это было уже привычкой.
Сойдя в кубрик, он поправил в печке головни, подкинул еще три поленца, дернул за ногу Мишку.
– Подъем, на вахту.
Мишка очумело сел на диване, уставился на раскрытую гудящую пасть печки.
– За печкой следи, – сказал Стрежнев, – я ложусь. Будет мороз – подымай Семена. Пусть движок погоняет, не прихватило бы.
И пошел в свой носовой кубрик.
Он развернул слежавшиеся квадраты простыней, застелил ими свой диван и впервые за всю весну лег с утихшей, казалось, невесомой душой. Знал он, что теперь его никто не разбудит, пока он хорошо не выспится. На Семена и на Мишку он надеялся, доверял им.
Он легонько прикрыл створки дверей и остался в сумеречной железной спальне один. Если считать по реке, то лежал он на самой воде головой к носу, а рядом, за стенкой, катилась весенняя шальная вода. В тишине все было слышно, что делалось там, за тонким бортом.
О железо иногда тихонько постукивало или начинало скрести вдоль катера, удалялось к ногам, к корме…