Обе Марии радовались обилию покупателей молока. Сюда пить натуральное коровье молоко привозили из города бледных ребятишек. И в обоих подворьях, которые с коровами, по утрам и вечерам разливали по бидончикам и банкам парное молоко, радовались полученной за молоко денежке: можно было нанять мужиков накосить и привезти сена, выкопать картошки, даже и починить избенку. А еще оставалось и на то, чтоб себя побаловать: конфетками да колбаской… И только на подворье деда Василия было тихо: его корова Марта «ушла на пенсию»! Говорили об этом с доброй усмешкой, однако с характерным движением указательного пальца у собственного виска.
Марта, с плоскими ребрами, проступающими сквозь темно-рыжую шерсть, лежала на соломе, понуро склонив сухую голову с большими облезлыми рогами и, моргая седыми ресницами, с печальной тихостью смотрела перед собой. Марта была старой и уже давно не ждала теленка. Вымя ее обдрябло болталось, когда, побуждаемая дедом Василием, она передвигалась по заросшему низкой полынью двору. Тут же во дворе были изготовленные из необструганных жердей ясли с кинутым в них пучком присохшей травы или сена.
– И что ты, дед, мучаешься? – взывали к нему приезжие мужики. – Давно б уж на мясокомбинат сдал. Какую-никакую денежку бы получил. А то ведь одни с нею расходы.
И каждый раз деду Василию приходилось рассказывать о том, как в лихие послевоенные годы, когда не было на деревне ни тягла путного, ни мужиков, и пухли малые ребята от голода, эта самая Марта была и кормилицей и пахарем. Весь дом был на ней!
Дед Василий вернулся в родную деревню после войны не сразу… Лечился по госпиталям, потом – больницам. Был он болен редкой в то социалистическое время болезнью – туберкулезом. Потреблял дорогие лекарства, лечился на курортах. Ничего не помогало. В Васьки приехал помирать. Молоденькой соседке Аннушке наказывал похоронить его рядом с родителями. Больше не было у него никого. Однако, Аннушка, вдова по убитому на войне односельчанину, отстояла от смерти 28-летнего Василия. Поила коровьим молоком от этой самой Марты. Марта тогда отелилась первенцем. Молока было немного, но зато какое это было молоко! Василию сперва оно горьким казалось, полынью пахло. Не мог и стакана одолеть, потом, боясь огорчить Аннушку, одолевал больше. Пил молоко и чувствовал, как возрождалась в нем сила. И однажды весною, когда Аннушка решила перепахать огороды, свой и его, ставший уже общим, в плуг впрягли Марту, потому что все колхозное тягло, рабочие волы да негодные для службы в армии клячи предназначались лишь для работ колхозных. Марта послушно тащила тяжелую упряжь, а Василий шел сзади, помогая вытаскивать из вязкой земли то и дело застревавший плуг.