– Есть там лаборатория одна, она на секретку раньше работала. А в лаборатории той паренёк сидит, Лёха Свиридов, кандидат технических наук. Мы с ним когда-то дружили. Осколки нужно отвезти ему на экспертизу – это его профиль, и в Союзе, могу тебя заверить, никто лучше него в подобных штуках не просекал.
– Да? – уже заинтересованно округлил глаза Емельянов. – А что нам даст эта экспертиза?
Робин Гуд обречённо вздохнул, словно смирившись с идиотизмом начальства, и тихо пояснил:
– Лёшка точно скажет – в какой стране и на каком заводе изготовлена граната.
– Ну… – протянул полковник. – Тогда придётся ехать мне, конечно. М-да… А пока пошли к аборигену.
* * *
Абориген оказался вовсе не таким престарелым, как воображал Емельянов. Скорей наоборот – кремезный дядька с кирпично-оранжевой рожей и ручищами-ковшами. Профессия – под стать внешности, некогда гордая и уважаемая: сталевар. Гостей нежданных хозяин принял не то чтобы неласково, но как-то натужно. Он долго маялся в узком коридорчике, не решаясь пригласить визитёров в комнату, что-то бормотал о ночной смене, а на удостоверение даже не взглянул.
– Да вы не волнуйтесь, – поторопился заверить Емельянов. – Мы буквально на минутку, выяснить маленькую деталь.
– А… ладно, – сталевар вздохнул облегчённо, словно принял единственное правильное решение и стряхнул его тяжесть с плеч. – Заходите, мужики, вот сюда, на кухню. А то в комнате жёнка прихворала, спит, а тут и поговорим.
Емельянов окинул коротко-профессиональным взглядом предложенный аудиенц-зал и сразу определил причину колебаний хозяина. На столе дымилась наполненная до краёв тарелка с борщом, плавала по верху ядрёная красная перчина. Увесистая краюха серого хлеба, тёплая и пористая, густо натёртая чесноком, заняла позицию слева от тарелки. А перед ней гордо красовалась бутылка «Столичной особой» с уже свёрнутой золотистой головкой.
– Ну чё, мужики, может, борщику? Борщик знатный и в достаточном объёме, – стесняясь скромного угощения и обстановки, предложил сталевар.
– Не, не, я уже завтракал, – испуганно открестился Сагайдачный.
Емельянов, что привык ещё в свой деревенский период плотно завтракать, покосился на тарелку, повёл носом – благоухало нестерпимо, а если ещё с вечера не трескавши…
– Ну, разве что чуть-чуть… – уговорил наконец сам себя.