Вечером пили чай с яблочными пирожками. Тесто у Ирины Викторовны
всегда воздушное, лёгкое. Такое вкусное, что можно и начинку не
класть! У Гоши вон и нос в корице и сахарной пудре! С собой им в
пакет сложила с десяток:
— Утром ещё чайку попьёте!
— Ой, спасибо, Ирина Викторовна! Никто вкуснее печь не умеет!
Сколько раз уже пробовала по вашему рецепту, а всё не такие
воздушные.
— Ничего, Танюша, научишься.
— Давайте давление померяю, Ирина Викторовна? Что-то мне вид ваш
не очень нравится…
— Не нужно! Я сейчас лягу да полежу. Да и не болит у меня
ничего, так это… возраст…
— Да какой возраст! Пошли-пошли, померяем…
— Ну вот, а вы не хотели! Сейчас скорая приедет и укольчик
сделает.
— Ой, Танюша, дай тебе бог здоровья. Хлопот-то я тебе
наделала…
— Ничего и не наделали, вы мне, всё же, не чужой человек…
Укольчик врач сделал, даже два сделал. И посидел, подождал, пока
подействуют. А потом вдруг заявил:
— Надо бы вам в больницу.
Спорила Ирина Викторовна, не хотелось из дома куда-то на ночь
ехать:
— Да что мне сделается?! Зачем же сразу в больницу-то?!
А Танюша в это время споро упаковывала зубную щётку, сорочку
чистую, расчёску.
— Не волнуйтесь, Ирина Викторовна. Вот я мобильник кладу, как
устроят вас – сразу звоните. А я к вам утром, перед работой забегу,
что забыли вдруг – принесу.
— Цветы-то!
— Полью, не переживайте…
— Я там Гошеньке носки довязала, такие, как он хотел, с ёжиками
– возьми, забыла отдать!
— Вот как заберём вас из больницы, так сами и отдадите.
Вот так и оказалась на ночь глядя Ирина Викторовна в палате, где
кроме неё лежала только совсем уж старенькая бабушка. А и правда,
ничего страшного не случилось. Утром прибежала Танюша, принесла
целый пакет вещей и тёплую кашу рисовую, такую, как любит Ирина
Викторовна. И рисунок от Гоши – портрет. И обещала после работы
забежать – рядом же тут, всего одна остановка! А Гошу Нина Павловна
заберёт, с первого этажа. И вот она вам ещё тут передала
варенья…
Лечили таблетками, да ещё и капельницы ставили. Бабулька на
соседней кровати, вроде как, не в себе была, но тихая. А третья
койка – вовсе пустая. Под капельницами лежать было нудно, затекала
рука, но Ирина Викторовна терпела – не в её характере жаловаться.
Только всё чаще вспоминала покойного мужа, даже удивительно, какие
воспоминания-то однообразные получались. То вспомнилось, как он за
горелый пирог подзатыльник ей отвесил при гостях – так обидно было!
То, как денег ей пожалел на сапоги модные. Сказал – старые не
доносила ещё! А ведь и деньги были, не бедствовали. То, как
когда-то обещал ей серёжки золотые на тридцать лет, а сам сестре
купил и отдал.