Желтые, нечеловеческие глаза упорно не шли из головы...
– Что у вас происходит?
Отцовский голос за дверью заставил Элизабет перебороть свои страхи и отыскать неведомо как оказавшийся под кроватью ключ. Она стиснула его в горячей ладони и бросилась к двери... Нащупала замочную скважину, попыталась воткнуть в нее ключ, однако напрасно.
Он не подходил к двери!
Ее собственный ключ не подходил к двери.
– Элизабет! – произнес отец строгим голосом. – В какие игры вы здесь играете, будь добра объяснить. Третий час ночи... И почему так холодно? У тебя открыто окно? – И еще более строго: – Элизабет, отопри уже эту дверь!
– Я не могу, – пришлось признать очевидное. – Ключ не подходит.
– Что значит, не подходит? Большей несуразицы в жизни не слышал.
У Элизабет застучало в висках, даже в глазах потемнело.
Этот вечер казался дурным сном, от которого хотелось пробудиться скорее... Она даже ущипнула себя.
– Я потеряла ключ, – призналась она. – Попросите Кэтти отыскать запасной. – И кинулась закрывать окно.
Вымороженная комната заставляла клацать зубами от холода, а мысли о таинственном нечто, забросившем ключ в окно ее комнаты, – покрываться холодным потом.
Как теперь быть?
Как с отцом объясниться?
Она запахнулась в наспех наброшенный пеньюар и подняла с пола свечу. Запалила ее от едва тлеющих углей в камине и с решительным видом подошла к туалетному столику. Стала искать что-то среди баночек с пудрой, флаконов духов и нехитрых девичьих украшений…
Взгляд зацепился за шпильку. В одном из французских романов герой выбрался из подвала с помощью одной из подобных безделиц... Почему бы и ей не сделать того же?
Лиззи почти было собралась именно так и сделать, когда дверь ее комнаты распахнулась, и на пороге застыли три неподвижных фигуры: отец, Хелен и осоловевшая ото сна Кэтти с ключом в руках.
Подруга глядела с видимым беспокойством, шаря глазами по закрытому ныне окну, постели и самой Лиззи, пытающейся казаться невозмутимой; отец, сведя брови на переносице, сверлил дочь испытующим взглядом, лишь Кэтти наблюдала за происходящим с любопытством бродячей кошки.
– Элизабет, что происходит? – осведомился отец строгим тоном, и само это обращение говорило о многом. Сколько Элизабет себя помнила, она была для него только «Лиззи», «Лиззи» и никем другим. К полному имени отец прибегал крайне редко, лишь будучи недоволен, а это, к ее вящей радости, бывало довольно редко.