Бабах! – выстрел в подземном переходе грохнул оглушительно. Человек с разлагающимся лицом трупа изогнулся в болевом вопле.
Крепкие парни в камуфляжных куртках окружили дерущихся. Беспамятный узнал старшего – Таран держал в руке дымящийся травмат.
– И че тут происходит?
Охранники подхватили под локти безносого агрессора, которому резиновая пуля угодила под лопатку.
– Пацаны… – кривился он от боли, – ну, пацаны, вы попали. Я под Бурым хожу.
– Да хоть под каурым, – Таран указал напарнику на пол. – Серый, нож возьми.
Пакетом возьми.
Один из охранников поднял пакетом выпавший нож, разглядел лицо Питбуля и гадливо сморщился: у того из глубоких нор отсутствующего носа текли кровяные сопли.
– Зомби.
– Вырвинос.
– Живые мертвецы, блин…
– Пацаны, вы такое видели?
– Руки отпустили! – прорычал безносый, приходя в себя. – Все по понятиям, братва.
Фраер этот у меня деньги украл.
– Ты крал? – Таран повел в сторону скособочившегося Беспамятного стволом пистолета.
– Ничего я не крал! Он куртку с меня хотел снять. Угрожал нос и уши обрезать.
– Ты кто вообще? – Таран озадаченно посмотрел на пленного.
– Буровский.
– Это мы уже слышали, – сказал Таран. – А погоняло твое какое?
– Питбуль.
– Питбуль? Ты че тут ножом машешь, в натуре?
– Да говорю же, грабанул меня вот этот.
– Врет! – крикнул Беспамятный. – Я его не трогал. Смотри, порезал он меня.
Рука его, отнятая от бока, мокрела в крови.
– Врет, врет, как есть врет, – из темноты суетливо подбежал вызвавший охранников старик-нищий, с ним еще один бомж помоложе. – Мы, Таранчик, отработали и пошли себе, а этот напал, бить стал вот этого, нож достал, а ведь мы его не обижали, ты ж нас знаешь, мы никого не обижаем.
– Это наша территория, – сказал Таран Вырвиносу. – Что тут буровские потеряли?
Пошли, разбираться с тобой будем.
Охранники увели «Вырвиноса».
Беспамятный остался с двумя бомжами, избитый, с горящий ножевой раной на боку.
– Чулима, – издали крикнул Таран нищему, – приведи терпилу в депо.
– Выпей вот, – бомж помоложе подсунул к окровавленным губам беспамятного бутылку водки, но Чулима его остановил.
– Нельзя ему.
– Че так?
– Говорю ж тебе, дурья башка, клаванули его. Видать, на водке. Водка с клавелином так штырит, что память неделями где-то кочует. Водки нельзя, пусть трезвеет, может, что и вспомнит.
– А как же его это… оклемать? Он, гляди, трясется весь. Пусть глотанет, по-малой.