И я сам хотел бы не строить догадки по этому поводу, а знать ответ на этот вопрос, хотя бы для себя самого.
Непредсказуемо прихотливы пути памяти человеческой, и сегодня помнишь одно, завтра вспоминается другое. И в беглых заметках хочется сегодня, через многие десятилетия, хотя бы упомянуть о тех, кого нет, или о том, о чём помню я один, о ком или о чём уже некому вспомнить на земле. Огромные исторические события в одной малюсенькой точке бытия.
Отечественную войну я прошёл простым солдатом (именно солдатом, а не «солдатом» в расширительном смысле, ведь так называют любого вояку, участника боёв любого воинского звания). Я воевал рядовым (гвардии рядовым – после Сталинграда). Всю войну прошёл в отдельном разведывательном артиллерийском дивизионе на Юго-Западном, Сталинградском, 4-м Украинском фронтах. Особой привилегией батареи звукоразведки перед всеми другими родами войск можно считать возможность узнать заранее о том, что другим неведомо, когда противник обстреливал их. Дело в том, что инструментальная звукоулавливающая аппаратура позволяла нам получать сигнал о произведённом где-то далеко за передовой линией выстреле 107-мм немецкой пушкой, сейчас уже точно не помню, но примерно секунд за тридцать-сорок до разрыва этого снаряда рядом с нашим автобусом, непосредственно в нашем расположении. И тогда начиналась своего рода дуэль: мы определяли координаты и засекали стреляющую немецкую батарею, а она стремилась, но по переменчивой военной удаче не успевала разделаться с нами до ответного прицельного огня с нашей стороны батареей 152-мм пушек-гаубиц.
Начну с предваряющего события на своём пути, которое подобно двум-трём решающим событиям, назовем ВСТРЕЧЕЙ. Вся дорога моя по жизни могла от этой встречи пойти совсем по-иному и привести меня в места весьма отдалённые.
Можно назвать эту «встречу» и очень маленьким, совсем-совсем маленьким чудом. Но оно входило в мою жизнь. В известном, с лёгкой руки Юрия Трифонова, «доме на набережной» я перед человеком без милицейской формы, однако полувоенного вида. Он строг, обременён инструкциями и параграфами жизнеустройства к нему приходящих, однако подчёркнуто индифферентен, но в меру внимателен. Он намётанным взглядом видит во мне сына врага народа, репрессированного в этом самом доме на десять лет без права переписки. И следом за ним и мать – на восемь лет. И вот уже без них мне исполняется шестнадцать. И теперь мой черёд предстать перед недрёманным оком. Служебное помещение выдержано в общем стиле строго делового комфорта. Я пребываю в ожидании, когда сидящий за письменным столом внезапно поднимает глаза прямо мне в лицо. Затем жест бессловесный для меня, вроде как