— Да, вождь, — поклонился
Эйрих.
— Ступай, — отпустил его довольный
разговором Брета. — И езжай в деревню вместе с обозом, изучай
римские записи, ищи мне подходящие цели...
/4 августа 407 года нашей эры, Восточная Римская
империя, г. Константинополь, Большой
дворец/
Флавий Аркадий, император Римской
империи, усталым взглядом смотрел на представление лучших актёров.
«Троянцы» Еврипида — трагедия, древняя и нетребовательная к
декорациям.
Нет, декорации здесь были, богатые и
сравнительно масштабные, но они не идут ни в какое сравнение с
настоящим театром.
А император устал. Ему было лень идти
в театр, поэтому актёры-трагики сами пришли в его дворец и дают
образцовое представление. Но... Это всё равно не то.
Император не знал, чего хотел. И если
раньше он бы потратил много сил на удовлетворение этого зудящего на
краю сознания желания, то сейчас ему было банально лень что-то
предпринимать. Потому он терпел скуку, перебарывал лень и смотрел
на представление.
Этот тощий и, внешне, слабосильный
человек пребывал в меланхолии. От императорских дел он фактически
самоустранился, передав реальную власть, неофициально, Флавию
Антемию — консулу Западной и Восточной Римской империи (3) и
префекту претории... На самом деле, император просто позволил ему
утянуть всю исполнительную власть из собственных рук.
— Ещё раз, — потребовала малышка
Пульхерия, когда актёры поклонились.
Толстенькая девочка, в украшенном
жемчугом платье, аж подпрыгивала на своём маленьком троне в особо
эмоциональные моменты. Купольный зал, начиная с правления Аркадия,
играющий роль зала тронного, отзывался многочисленным эхо,
повторяющим смех Пульхерии. Девочка смеялась там, где актёры
старались вызвать слёзы, а там, где надо было смеяться или
радоваться, она не реагировала вообще никак. Ещё пару лет назад
Аркадий бы обеспокоился, но не сейчас.
Возможно, меланхолия окончательно
взяла верх над Аркадием после смерти любимой жены. Элия Евдоксия,
единственная его жена, любимая, мать пятерых его детей, ушла три
года назад...
Аркадий не видел смысла существовать
дальше, но прервать это бессмысленное существование не позволяла
религия. Империя его уже не волновала, не волновали доносящиеся
слухи, порочащие его благоверную жену и твердящие, что Феодосий —
не его сын... Это неважно, даже если бы было правдой.