Вопреки дошедшим до них слухам, Петр
Алексеевич был в хорошем, или, по крайней мере, неплохом
настроении. То ли уже отошел, то ли несколько стаканчиков вкусной
гданьской водки ему помогли, но дворян он принял приветливо.
- И вам хорошего, - ответил он на
приветствие и тут же велел принести табурет Дмитрию, поскольку
нездоровье его было видно сразу. А раз уж за царя пострадал,
сделать послабление!
По российскому дворцовому уставу
сидеть в присутствии царя детям боярским было запрещено, но царь,
побывавший в Европах и давно водивший знакомства с немцами,
прежними церемониями пренебрегал. Дмитрий и Никита, по
провинциальной молодости, а Саша по традиции ХХI века – тоже. И
Дмитрий, не чинясь, сел.
- В немцах где был? - на ломаном
немецком спросил Петр, одобрительно глядя на побритое лицо
дворянина. По молодости он, впрочем, и в последующие годы, желал
все сразу и много. Внешнее изменение русских особенно меняло их на
западный манер. Может, поэтому люди не торопились меняться
бородами. Даже Никита остался волосатым. Дмитрий же побрился и уже
это настроило к нему царя благожелательно.
Дмитрий немного помедлил, решая, как
обратиться: если мин херц, как на его всешутейском соборе, так еще
обозлиться, наглых никто не любит. Петр любил по-простому
обращаться только своих. А к не своим он был всемилостивым
государем и избранником божьим.
Броситься в ноги на старомосковский
манер, так сразу потеряешь всякое расположение. Хорошо известно,
что царь не любил всего прошлого. Даже то, что шло ему на пользу.
Выбрал нечто среднее.
- Извини, государь, - так же на
ломаном немецком ответил он, - нигде не был. А вот с немцами за
чаркой долгие вечера просиживал, черпая иноземную мудрость и
знания.
Теперь помедлил царь. То, что Дмитрий
за границей не был, сильно его уронило в глазах царя. А вот то, что
добровольно общался с чужеземцами и не оттолкнул, а, наоборот,
искал его и принимал, обрадовало Петра. Сам так же знакомился с
немцами на Кукуе.
Насколько Дмитрий знал, таких, как
он, тянувшихся к чужеземному знанию, на Руси было еще мало. Дворяне
в начале XVIII века, как могли, отбивались от учения, которое почти
все было чужеземное. Это только в конце столетия, при Екатерине II,
благородные поумнеют, начнут считать, что обучение – это
прерогатива исключительно дворянская. Так что Дмитрий царю человек
был не чужой хотя бы морально.