Низким голосом обеденного гуру,
Звуком, напоминающим гул выдры,
Наполняются постели и прочие
Тщедушные убранства золотой рыбы.
Рыба знает, к чему всё приводит,
Она обучена тонким правилам моря.
Когда рыбаки закидывали сети,
Она по-рыбьи ругалась: «Не эти».
У рыбы четыре месяца течка,
Она выключила сознанье напрочь,
Выбрав лучшее из течений,
Улеглась на пол.
Под струю морского кондиционера,
На водоросли своей механической души,
Открывает жабры, ловит воду,
Комментирует: «Дыши».
Вот у кого перебиты прицелы,
У кого в ежедневнике засохли руки.
Вместо рук выросло четыре плавника целых
От кубанской жуткой скуки.
«Если есть на свете рай,
Это тот, где я есть, край»
(Она б могла ещё посоревноваться
В уровне самодовольства и бахвальства)
Только вот же неудача —
В том раю нет мачо.
Все, кто был – давно уплыл.
Все, кто есть – их можно съесть.
Рыба нежится, лежит,
Тихо-тихо так скулит.
Рыба может изменить вере,
У неё даже есть кандидатура на примете.
Тоже ничего такая рыбка:
И чувствительна, и гибка.
Самый странный случай,
Когда внутренний мачо лучше,
И рыбы другие носятся косяком,
Оставляя в жабрах честной тяги ком.
Хорошо, что кадык не растёт, Стю!
Было бы уж совсем странно,
И со своею толерантностью
Наловила бы пару рыбьих караванов.
А рыбы, знаете ли, такие звери,
К своему полу подход найти не сумели.
Я же не терплю истерик,
А у рыб они каждый день.
23.07.2016 г.