Что же такое было в кушанье? Это третья загадка в истории: уж больно вовремя еда была подана, как раз когда Петр собирался (или недоброжелатели считали, что собирался) продиктовать свою последнюю волю. Вскоре у больного началась горячка и бред. Сознание лишь изредка возвращалось к нему. Возможно, новая порция яда (если таковая была) усугубила течение болезни, усилив воспалительные процессы в организме. Моча задерживалась в мочевыводящем канале, что привело к уремии – отравлению организма токсическими продуктами.
Подозреваемые 1 и 2. Завещания и не надо!
Пока Петр страдал во дворце, Меншиков покинул место домашнего заточения и начал действовать. Он перевез государственную казну в Петропавловскую крепость, комендант которой был ему предан, отдал приказы о закрытии выездов и въездов в город, выставил гвардейские караулы у императорского дворца и убедил гвардейских офицеров в случае чего встать на сторону Екатерины. Мог ли он решиться на такое, не будучи уверен, что царь уже не придет в себя? За подобные действия его казнили бы без суда и следствия.
28 января 1725 года в 5 часов 15 минут утра Петра не стало. Как пишет историк Александр Вейдемейер в книге «Обзор главнейших происшествий в России с кончины Петра Великого до вступления на престол Елисаветы Петровны» (1836): «В соседней зале уже собрались сенаторы и высшие чиновники для обсуждения дальнейшего образа действий.
Когда к собравшимся вышел кабинет-секретарь Алексей Макаров и объявил, что завещание царем так и не было составлено, многие пришли в замешательство. Послышались даже предложения спросить воли народа».
Но Меншиков не растерялся и вытолкнул на середину комнаты псковского архиепископа Феофана Прокоповича. Тот знал, что сказать. С присущим ему красноречием он спросил собравшихся, помнят ли они слова Петра во время коронации Екатерины, что он возводит ее на престол, дабы та царствовала после его смерти? Забывчивых не оказалось.
«Господа! – вскричал тогда Меншиков, – теперь мне не нужно никакого духовного завещания! Свидетельство ваше слишком достаточно. Да здравствует наша государыня императрица Екатерина!» Эти слова были встречены всеобщим одобрением (правда, в зале было много гвардейских офицеров, которые обещались размозжить голову всякому, кому Екатерина покажется неугодной). Завершив славословия в адрес императрицы, Меншиков, со слов Вейдемейера, «пошел к вдове Петра и сказал ей: «Мы признаем тебя на шею всемилостивейшей государыней и посвящаем тебе и имущество, и жизнь нашу!»