* *
*
Веде нравилось прогуливаться
по дремлющему кораблю и наслаждаться тишиной. В полночь «Зевс»
становился другим. Отсеки пустели, гасло освещение, и только узкие
полосы люминесцентов да горящие надписи с маркировкой не давали
заблудиться среди коридоров и шлюзов.
После очередного «дня»
бо́льшая часть команды разбредалась по каютам, где каждый
погружался в собственный мир. Иллюзорный, давно почивший, но
оживающий в воспоминаниях. В такие моменты Веде казалось, будто все
они призраки без будущего, и все что им осталось – бережно
доставать из закутков памяти осколки прежней жизни.
На часах за полночь. Давно
пора бы спуститься в жилой отсек и лечь спать, но Веда продолжала
стоять на смотровой площадке, наслаждаясь одиночеством и видом на
звезды. Чем меньше кругом людей, тем меньше пристальных взглядов
кричащих: «Эсп! Чужачка, шпионка! Всем было бы лучше, если бы ты
получила пулю или твое тело поглотил вакуум». К подобным мыслям
нельзя привыкнуть, остается только атрофировать чувства, но это
давалось с трудом. Куда проще от них сбежать, и Веда с
удовольствием соглашалась на ночные дежурства. Лучше следить за
дисплеями и вносить записи в бортовой журнал, нежели притворяться,
будто тебе все равно. Иногда Веда думала, что если вдруг
рассыплется на атомы, то исчезновения никто не заметит. Разве что
Макс.
Фрей часто заходил в центр
управления во время ее смены. Приносил горячий кофе, себе брал
пиво, садился рядом и рассказывал обо всем на свете. «Все на свете»
для него заключалось в пошлых шутках и таких же пошлых историях из
жизни. Поначалу это раздражало, Веда всячески пыталась его
выпроводить, ссылаясь на работу, но потом привыкла. А если
почему-то он не приходил, то становилось грустно, и Веда с трудом
дожидалась утра, чтобы снова отмахиваться от его глупых фраз и
неуклюжих попыток обольщения.
Тишину прорезали крики.
Матерные слова эхом разлетались в пустых коридорах.
Веда застыла, прислушалась.
Голоса узнала сразу же: Аллерт и Макс! Мигом она уловила
энергетический поток, чтобы перехватить мысли. В сознание ворвалось
черное зеркало, а рядом мыслеформы Фрея, которые заставили
похолодеть.
«Не веришь мне… Я не
предатель! Ты сам себя похоронил в этом бреду! Подох на Кавире
вместе со мной!»
Образы скакали из прошлого в
настоящее. В них горели целые города, огненными кляксами расцветали
взрывы, слышались отголоски войны. Веда буквально захлебнулась в
крови, чувствуя боль Макса. Она видела, как плавилась земля в
Разломе-13; ощущала то же мертвенно-горячее оцепенение, что испытал
Фрей, когда едва выбрался из Разлома живым, а потом узнал, кто
выпустил ракеты.