Арт-директор - страница 40

Шрифт
Интервал


.

Я не мог даже собраться, чтобы написать дипломную работу. Просто не понимал – зачем. Да и с армией действительно надо было что-то делать. Шла война в Чечне. Быть юристом не хотел, кем быть – не понимал, музыкантом хотел, но не в кабаке. Меня все больше тянуло в экономику. Покончить с собой я уже не мог.

Получил синий диплом. Собрал вещи. Уехал в Москву. Все было кончено. Почти. Когда я включал музыку, чудо возвращалось. Что бы я без нее делал! Ельцин уверенно вел страну к краху. Я подумал, что мне надо стать частью истории страны. Ценные бумаги все больше увлекали меня. Целыми днями я изучал котировки акций, отчеты эмитентов. Завтра меня ждало собеседование в крупнейшем банке России 1990-х. Новый жесткий мир без музыки и любви был рядом. Мне стало нечего терять. Я решил стать нормальным человеком. Все чаще и чаще я слушал группу The Doors. И читал Карлоса Кастанеду. Путешествие к нормальности спасет меня. Я не взял с собой гитару. Впереди было как-то очень неуютно, но выбора не было. Отец и мама были рады. Я становился нормальным. Человеком. Должен был стать.


P.S. Сказать, что мы ссорились, – не сказать ничего. Два максималиста. Телец и Овен. Я просыпался с мыслью о ней, думал о ней каждую секунду, мои сны тоже были о ней. Я много читал о любви, но не думал, что вытяну эту карту. Ее длинные красивые пальцы, сжатые в моих руках, ее расширяющиеся зрачки во время возбуждения, ее голос с ленцой, ее поразительная, всепоглощающая женственность и художественный вкус, ее непередаваемый запах, которым я не мог надышаться, захватили меня полностью. Но музыка не отступала, лишь, свесив голову, смотрела на мое падение. А я падал. Ее Величество Ревность подбиралась ко мне тихо и твердо. Ее чарующая привлекательность сводила с ума мужчин, утонченность вкупе с милой вульгарностью делали свое дело. Не выдержал один гражданин, гордо назвавший себя моим другом. Когда мы ругались, он в том числе ходил относить ей розы, мои письма, шоколад и другие примирительные предметы. Околдованный, он потерял, как и многие, около нее свои рамки. Мы ругались. Мирились. Искали друг друга. Скрывались друг от друга. Он оказался уместен в одну из таких размолвок. Детали не важны далее. Сильвестр Сталлоне говорил, что любовь – это война. На этой войне я получал много выстрелов. Но тот выстрел оказался в спину. А в спину всегда больнее всего. Вначале легко будто, а потом ноги подгибаются, и, стоя на коленях, думаешь об одном – за что? Но жизнь – это бесконечный вызов. Либо принимай – либо дрожи от страха. Я любил ее больше всего в мире. Я был ее ребенком, мужчиной и учителем одновременно. Я ей посвятил свою жизнь. Но мое сердце разбилось. На сотни мелких и острых частей. До сих пор я их собираю, и все еще далек от середины. В тот черный день, когда прозвучал выстрел, мне казалось – я не доживу до вечера. Но надо как-то было жить.