Арт-директор - страница 41

Три недели я провел взаперти на квартире одного знакомого. Спал и смотрел в потолок. Иногда воду пил. Вкуса не было. Иногда кричал. Иногда плакал. Эти недели превратили меня в другого человека. Едкого, по-настоящему неприятного, желчного и агрессивного. Если взглянуть в зеркало, один глаз у меня нормальный, а другой как будто прикрыт и очень отстранен. Один радуется жизни, другому все равно на все. Глубокая апатия и отчужденность шаг за шагом завоевали свое место в моей душе. Необходимость выжить вынудила меня убить свою природную открытость. И смириться. С тем, «что счастья нет, а мы не дети, вот и надо выбирать – или жить как все на свете, или умирать».

Почему умер Элвис? Почему умерли Джим и Курт? Почему я жив? Зачем? И лишь маниакальная, всепоглощающая, невесть откуда взявшаяся любовь к музыке держала меня в форме. И еще мамины глаза. Мать полностью отдала свою жизнь мне. Это не фраза – это ее ежедневный материнский подвиг. Бескорыстный. Я просто не мог ее предать.

Когда я вышел на свет, мир стал другим. Плоским. Чужим. Поролоновым. Невкусным. Банальным. Того чуда, в котором я жил, больше не было. Ничего не трогало и не волновало меня. Кроме музыки. Но она затаилась. В ожидании своего часа. Общаться со мной стало совсем неуютно. Все чаще я вымещал свою злобу на людях. Издевка стала моим кредо. В некоторых компаниях к этому так привыкли, что мое появление означало начало некоего шоу. Чокнутого тщеславного армянина. One man show. Но в городе мне все напоминало о ней.

Улицы, деревья, светофоры, кинотеатры, пицца, паста, трамваи, крыши, запахи, тропинки, кусты, лавочки. Везде была она. Везде. Я так боялся ее потерять, что потерялся в ней. Агрессия росла в моем новом сердце. Это было уже слишком. Мне нечего было терять. Я не искал помощи и не ждал ничего. Я уезжал в далекую и чужую Москву. Выживать и искать нового себя. Со старым было покончено. Мне нужно было создать совсем новый мир. В котором бы не было места для любви. Это оказалось дорого – любить. За счастье надо платить. Деньги в этих платежах не принимались. Я стал расплачиваться. По полной программе. Собой.

Так бывает. Едешь пьяный домой. Сделка не закрыта. Все на рогах. А ты понимаешь, что все зависит от тебя. И, как правило, в этой сделке задействованы трудовые коллективы, порой большие, и ты думаешь, что ты – вершитель их судеб. И ты незаменим. Сделка начинает жить в тебе. Она тебе снится. Она может длиться полгода, 9 месяцев, год. Ты привыкаешь к рабочей группе, перестаешь на время сделки с кем-то общаться из реального мира, ходишь с важным видом. Ты про нее знаешь все: ты ее начинал, проверял актив, находил в нем проблему, описывал риски, считал цену, оценивал риски. И на выходе получил структуру сделки. Описал в презентации, и она – точная, красивая, из 15—20 слайдов – это и есть твой альбом. Каждый слайд – как песня. Название слайда – как имя песни. И под каждый слайд у тебя целая история, файлы, папки. Целая жизнь. Все как с песней. Но есть одна разница. Если ты заболеешь, то песню на концерте никто не споет. А сделка? Сделка не остановится. Она продолжится. Твой дублер на соседнем стуле или твой шеф возьмет микрофон и продолжит концерт. Может, поэтому я не болею. Не устаю. Моя проблема – я опаздываю. Всегда опаздывал. Мой тренер (его так называю) однажды сказал мне, что тот, кто опаздывает, хочет привлечь к себе внимание. Если так, то у меня это от музыки. Певца ведь должны замечать. С одной стороны. С другой – твои опоздания бесят коллег. И меня бы бесили. Иногда ритм играет со мной злую шутку. Когда звенит будильник, я воспринимаю его как ритм, барабан, гитару и начинаю под него приспосабливаться и снова засыпаю. А он играет и играет. Отбой.